Закат империи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Суворов cтр.№ 71

— А-а! — воскликнул Афраний, напряжённо морща лоб. — Значит, кричавший в пещерах и был тем, кто нас нанял! Те двое убили его, мы убили этих двоих...

— Совершенно верно, — дополнил Максимиан, — но только вместо того, чтобы нанимать ещё восемь человек, ваш хозяин, видимо, приказал тем двоим, у которых были мечи, убить вас, пообещав им вашу долю вознаграждения.

— Странно! — тупо уставившись в свою чашу, заявил Афраний. — Но мы с ним вчера разговаривали, и он не показался нам сумасшедшим! Быть убитым и похороненным в катакомбах, да ещё так, чтобы никто не знал, куда ты вдруг делся!..

— А кстати, — осторожно заметил Максимиан, — что это за катакомбы и куда они ведут?

— В этих катакомбах во времена императора Нерона прятались христиане! — заявил Афраний. — Впрочем, они существовали задолго до самих христиан. Говорят, эти катакомбы были уже тогда, когда Тичин только начинал строиться, а потому он весь стоит на земле, изрытой подземными ходами. Некоторые даже уверяют, что их проделал гигантский крот размером со слона! Впрочем, ты можешь этому не верить, господин, — обидчиво добавил он, заметив усмешку Максимиана, — я-то не могу ничего доказать... Но если хочешь, мы можем спуститься в подвал, и наш хозяин сам покажет тебе то место, которое он заложил кирпичами, — там начинается один из ходов.

— Нет, сейчас мы лучше ляжем спать, — деланно равнодушным тоном заметил Максимиан, вставая из-за стола, — а завтра продолжим наш разговор...

Афраний не стал спорить, послушно расстелил свой плащ рядом с дверью, затушил светильник и улёгся прямо на пол.

Однако радостное возбуждение от этой неожиданной удачи ещё долго не давало поэту заснуть. Если под городом тянутся катакомбы, значит, один из ходов наверняка ведёт к тюрьме! Надо его обязательно найти, он найдёт его, чего бы ему это ни стоило! Только бы Северина Аниция не успели казнить! Уже засыпая, он снова подумал о Беатрисе, и это настроило его на умиротворённый лад. «Милое моё солнышко, да хранит тебя Бог и. брат Клемент!»

Спал он глубоко, без сновидений, и поэтому не имел ни малейшего представления о том, долго ли продолжался его сон. Но когда проснулся, на душе было тревожно — Максимиан почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо. Он открыл глаза, увидел перед собой искажённое ужасом лицо Афрания и едва узнал спросонья своего новоиспечённого слугу.

— О господин, я видел его! Только что я выходил на улицу и едва с ним не столкнулся!

— С кем, чёрт бы тебя подрал, с кем?

— Да с тем, кто меня нанимал!

Это было похоже на какое-то странное наваждение. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, и, чтобы пошевелить ими, каждый раз требовалось делать неимоверное усилие. Зрение лишилось привычной остроты, и все находящиеся перед глазами предметы расплывались и колебались, словно утратив свою обычную земную весомость. Уши были точно залеплены воском, и звуки, доносившиеся до сознания, казались настолько глухими и отдалёнными, как если бы раздавались из глубокого подземелья.

А между тем толпа, заполнившая до отказа амфитеатр Тита, немилосердно шумела, подбадривая и саму себя, и участников предстоящего поединка. Этот амфитеатр был невелик по размерам: начавшееся строительство было прервано очередным дворцовым переворотом, а сменявшим друг друга «солдатским императорам» вечно не хватало денег, поскольку все они уходили на оплату преторианской стражи, свергавшей и возносившей их на шаткие троны. Наскоро достроенный амфитеатр вмещал не более двадцати тысяч зрителей, зато ныне здесь присутствовал весь цвет Остготского королевства, начиная от самого короля Теодориха, восседавшего рядом с королевой Элией, и кончая сенатом и членами суда священного консистория.

Задолго до начала судейского поединка все подходы к амфитеатру были оцеплены готской стражей, которая подозрительно косилась на простых римлян. Получив приказ Конигаста, готы перекрыли вход, оставив на площади огромную толпу, громко негодующую на то, что ей не хватило мест, и тем не менее не желающую расходиться Готской знати было не по себе — зрители и толпа на улице были взбудоражены. Они надеялись на победу Корнелия Виринала, на то, что всеобщего любимца Боэция освободят из-под стражи простые римляне, а также на торжество великого римского духа, заставлявшего их гневно сжимать кулаки и бросать злобные взгляды на заметно постаревшего угрюмого Теодориха.

Однако всеобщие надежды омрачались тревожными слухами. Пошёл слух, что кто-то видел, как накануне стая ворон растерзала вялого больного орла, и эта скверная примета вызывала уныние римлян. Ведь орёл всегда считался символом Рима, недаром ещё во времена империи каждый победоносный легион имел собственный знак в виде серебряного орла. Уныние только усилилось, когда зрители, поначалу радостно приветствовавшие появление Виринала, увидели, в каком странном состоянии он находится Торжественный рёв вскоре сменился гулом сострадательного изумления: Корнелий проявлял такую поразительную вялость, что даже для того, чтобы просто стоять на ногах, вынужден был постоянно на что-то опираться. И по толпе мгновенно пронёсся новый слух: «Он отравлен!»

Услышав об этом, Амалаберга побледнела так, что своим зловеще-неподвижным лицом она стала напоминать статую богини Возмездия. Она так и не смогла вчера повидаться с Корнелием, поскольку у самых дверей его дома была перехвачена своим отцом и Кассиодором, которые почти насильно усадили её в паланкин и отвезли домой. И вот теперь, глядя на своего едва державшегося на ногах возлюбленного, она и сама поневоле стала впадать в то странное состояние, которое чаще всего бывает во сне, когда человек чувствует надвигающуюся угрозу, но абсолютно бессилен её избежать.

А Корнелий, опираясь на плечо своего раба, стоял на арене у самого подножия трибуны, с которой незнакомый ему католический епископ громко читал молитву и осенял широким крестом лежавшие перед ним мечи. По другую сторону от трибуны стоял Опилион, с некоторым недоумением и даже испугом поглядывая на своего соперника. В глубине души он боялся предстоящего поединка, тем более что был наслышан о бойцовских качествах Виринала. И вот теперь мутный взор Корнелия и его готовые подогнуться колени вызывали у Опилиона откровенную растерянность: а вдруг это всего лишь военная хитрость и стоит начаться поединку, как соперник полностью преобразится?

Когда епископ, явно торопясь и проглатывая окончания слов, закончил молитву обращением к Божественному правосудию, Опилион первым поднял свой меч. Воинственно взмахнув им, он поприветствовал короля, после чего отошёл немного в сторону, сопровождаемый презрительным воем трибун. Корнелий попытался нагнуться и едва не упал. Раб Виринала, придерживая своего господина, едва не насильно вложил рукоятку меча в его вялую влажную ладонь. Согласно условиям поединка, на сражающихся не было никаких доспехов, кроме боевых шлемов и небольших круглых щитов. На Виринале был надет старинный римский шлем с пышным алым плюмажем, а Опилион, словно надеясь на симпатию короля готов, выбрал конусообразный шлем готского воина.