Морской наёмник - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Удот cтр.№ 20

За дымкой страшной романтики и не определить уж сейчас, кто в какое ухо вдувал и зачем. Тот же Гюнтер, да упокой Господь его душу, по латыни загибал редко, лишь очень крепко выпив, зато постоянно частил во сне, всё пытался кому-то что-то доказать. Сколь таких взалкавших попов да студентов-недоучек пополняло постоянно армейские ряды! Неплохо, кстати, воевали бывшие проповедники да недавние школяры. И то рассудить: былые нищенские странствия идеально их приучили к подобному же армейскому голодному бродяжничеству. Что говорить, если даже безвременно ушедший в легенду Паппенгейм ^[42] променял в своё время студенческую скамью на кавалерийское седло! А мог бы ведь и по сей час зарабатывать подагру и «монашью судорогу» ^[43], разгребая пергаментный хлам скрипториев ^[44]. В разноголосице армии, переругивающейся на всех европейских языках, германские диалекты служили как бы связывающе-фундаментальным «универсалис вульгарис», а латынь — паролем избранных. Хотя, если спустишься, с целью посрубать деньжат, с родных гор в тёплой компании десятка односельчан, можешь ограничиться своим тарабарским наречием, пока жив хоть один сотоварищ. В армии можно прожить и немым! Даже больше шансов протиснуться во врата райские: никто не услышит богохульств из запечатанных уст твоих.

Интересно, насколь округлятся глаза юнги, если Михель зачнёт счас сыпать подобными словечками, да ещё вворачивая с умным видом: «Dura lex, sed lex ^[45]»? Или: «Edent pauperes» ^[46]... После этого точно не оправдаешься! Уж коли взялся мягко стелить, так не уставай, взбивай перинку.

— Я успел выстрелить, когда зверь уже сделал своё подлое дело и спексиндер был мёртв. — И совсем уж проникновенно: — Что делать-то будем, Томас? Посоветуй! — А про себя: «Видел бы кто, как я прошу совета у этого молокососа, — животики надорвали б. Но парень, кажись, успокаивается. Теперь крепко вбить ему в голову мои слова — чтобы и на Страшном суде всем повторял исключительно представленную мной "версию" событий. Вот, опять блеснул мудрёным словечком. Хотя бы перед собой».

Но Томас отнюдь не сразу проникся ответственностью как за свою, так и за Михелеву шкуру.

— Мы?! Ты! Ты-то что будешь делать, когда явятся сюда Адриан, и Йост, и прочие, и прямо спросят: что ты, изверг, сотворил с нашим Томасом? Готов ты к ответу, ландскнехт?

— Томас, Томас, — укоризненно, даже как-то отечески покачал головой Михель, — освободись от злобы своей. Открой глаза свои. Разве ж это я валяюсь там грязной меховой глыбой? Разве ж мои это зубы и когти исполосовали беднягу Томаса? Враг наш, вылепленный из мрака полярной ночи, не мне чета. Он всем нам враг, и если бы я владел мушкетом немного поплоше — лежать бы нам рядышком. А потом, — Михель резко развернулся, впервые оказавшись лицом к юнге, и ткнул в него пальцем, ровно кинжалом пригвоздил, — зверь отправился бы и по твою душу.

Последний аргумент ошарашил юнгу, совсем уже другими глазами посмотревшего на медведя — сейчас не более опасного, чем глыбы торосов по соседству.

«Эге, брешь пробита! — возрадовался Михель. — Теперь расширить пролом и на штурм!»

— Представь, как бы он пятидюймовыми когтями, да по твоему смазливому личику! — такого зловещего голоса Михель за самим собой давненько не замечал. Словно вселился в него кто-то мерзкий, маленький, зловещий. И у этого типчика — некоего подобия гнома из тех полузабытых историй, коими пугают друг дружку рудокопы, — вдобавок прорезался голос.

Бедняга Томас так и отшатнулся.

— С такими отметками вряд ли хоть одна девка, от моря до моря, по доброй воле захочет пощекотать тебя своими мягкими губками. А ведь это только начало. Если он сразу не отгрызёт твою голову, а захочет поразвлечься, тогда он... — Михель оборвал себя на полуслове, потому как понял, что юнга сейчас грохнется в обморок и слова его пропадут втуне. — «Ну надо ж. Ещё один не выносит рассказов о крови. Вот ведь молодёжь пошла. Воспитывай их Война, ни воспитывай...» Наладив пинка гному внутри, — не изгнав совсем, но по крайней мере заставив надолго заткнуться, — Михель как мог возвысил голос: — Поэтому я Спаситель твой, друг ты мой Томас! Именно Спаситель!

И сразу же пожалел о сказанном. Похоже, нужно было продолжать пугать. И ещё что-то там долго говорил Михель, нанизывая слова-бусинки, а юнга резким выпадом слов-клинков рвал их опять и опять, осыпая Михелевы перлы грудой ледышек. Михель выступал искусным фехтовальщиком, стремящимся хитросплетённой вязью отступов, прискоков и выпадов достать-таки шпажкой сердце противника, а юнга — великаном с двуручным мечом, грозно-неуклюже очертившим непробиваемый круг безопасности, за который — ни-ни.

Препираясь до хрипоты, умоляя и грозясь, Михель, споткнувшись на очередном мудрёном обороте, вдруг осознал, что через пару предложений замёрзнет насмерть. Да ведь и юнга-то стучит зубами совсем не из страха к нему, а тоже потому, что ужасно мёрзнет.

«И для чего тогда все мои речи, ежели околеем здесь и китобои обнаружат завтра три наших хладных трупа, не считая заколевшей туши? Резко меняем курс, а то совсем заболтался я, право».

Томас тоже начал выдыхаться, потому как внезапно спросил:

— Может, он ещё дышит?

«Об этом, мил паренёк, ты должен был поинтересоваться перво-наперво», — тайно позлорадствовал Михель, а вслух добавил:

— Где там... — И обречённо махнул рукой. — В общем, ты как хочешь, а я пошёл топливо для костра добывать. А то без доброго огня не будет ни обвиняемого, ни обвинителя.

Юнга открыл было рот, но задумался над тем, что сказать. Михель не стал его утруждать:

— Послушай, мальчик, ты ведь замёрз как собака. — Он подождал немного подтверждающего кивка, но юнга явно застыл настолько, что уже не был способен даже на это. — Вижу-вижу, что зуб на зуб не попадает. Поэтому давай отложим наши разногласия хотя бы до того момента, как весёлый огонь вернёт кровь в наши конечности. Да ты кивни, просто кивни, если согласен, но не можешь сказать.

Зелёные глаза Михеля вонзились в Томаса, словно пытаясь добыть в закоулках души и выволочь на свет божий заветное «да». Что будет, если там обнаружится только «нет», Михель не представлял. Хоть убивай тогда его сразу. Если, конечно, порох на полке не смёрзся в один невозгораемый комок.

Голова Томаса, ровно у игрушечного болванчика (попалась как-то подобная безделица среди прочей добычи и крепко запомнилась), пошла вниз, но столь незаметно и неуверенно, что Михелю даже показалось — дёрнется сейчас вправо-влево. Однако подбородок Тома меж тем коснулся груди, и пока Михель осмыслял-переваривал свою победу, вернулся в исходное положение и даже задрался так, что стал отчётливо виден мосластый кадык и нежный пушок, окаймлявший шею юнги. «Знатную бородёнку может отпустить к старости, если доживёт, конечно, — отвлечённо подумал Михель, попутно поймав себя на слове "конечно". — Конечно же, он должен был ответить утвердительно, а не отрицательно. Хочет же он жить, в конце концов! А откуда знает, что я собирался прибить его не сходя с места? Чувствует. Как чувствует, что именно я приложил руку к безвременной кончине спексиндера. А вот доказать не может».