— Господин, спаси меня! Господин! — почти под самым ухом услышал вдруг Януш чей-то отчаянный крик и, обернувшись, с удивлением узнал своего проводника, о котором совсем позабыл в пылу последних событий. Выглядел тот ужасно: ряса разорвана, губы разбиты, да под носом запеклось красное, но образ святого Георгия всё так же прижат к груди. Удивительно, как монашку до сих пор удалось сохранить его невредимым и при этом не сгинуть самому. Видать, не простая то икона, ой, не простая.
Проводника в компании ещё двоих связанных друг с другом несчастных вёл за собой какой-то худой башибузук.
— Живее, кяфиры! Живее! А не то кишки выпущу прямо здесь! — заорал он в этот момент на пленников и в качестве устрашения потряс своей окровавленной саблей.
Неизвестно отчего, но Януш вдруг почувствовал себя виноватым перед своим давешним спутником. К тому же ему опять был нужен проводник.
Янычар решительно догнал башибузука и, по-приятельски положив руку на его костлявое, тут же недовольно дёрнувшееся плечо, небрежно кивнул в сторону монашка.
— Эй, друг, не продашь вот этого доходягу?
Глазки башибузука, хмельные от вседозволенности, уставились вначале на янычара, потом на его ношу и, наконец, на затрепетавшего от волнения проводника.
— Давай, забирай, — ощерился вдруг гнилым ртом костлявый. — А взамен оставляй вот её...
Грязная пятерня потянулась к женщине на плече янычара.
— Нет, её не отдам! — решительно мотнул головой тот, поворачиваясь так, чтобы башибузук, чего доброго, не коснулся жены купца, и тут же добавил: — Но у меня есть что-то получше...
С этими словами он быстро достал из-за пазухи перстень купца. Драгоценный камень весело свернул гранями на солнце, и этот блеск тут же вобрали в себя расширившиеся зрачки башибузука.
— Годится! — радостно осклабился он и, сграбастав перстень, подтолкнул монашка к янычару.
— Спасибо тебе, добрый человек! — горячо зашептал монашек, хватая Януша за рукав и провожая испуганным взглядом своего несостоявшегося хозяина. — Господь не оставит тебя...
— Хватит, грек. Сейчас не время благодарностей. Скорее выводи меня отсюда к какой-нибудь пристани. Знаешь дорогу!?
Монашек кивнул и, не выпуская рукава, потянул янычара в сторону одного из проулков. Уходя с площади, Януш ещё раз оглянулся на прекрасную ромейку, но ни женщины, ни дерущихся из-за неё воинов на том месте уже не было. Зато совсем близко в бушующей толпе вдруг мелькнули синие тюрбаны чавушей, о которых он так легкомысленно позабыл.
— Быстрее, грек! Быстрее — иначе нам ничто уже не поможет! — вскричал Януш, подталкивая монашка.
Однако ускориться было не так-то легко: к собору текли всё новые толпы жаждущих добычи солдат. Впрочем, эти самые толпы задержали и полицейских: в какой-то момент тюрбаны преследователей снова исчезли из виду...
Наконец беглецы достигли зажатой меж высоких каменных стен улочки. После вскипающей народом площади она показалась янычару почти пустой.
Кое-где в стенах виднелись узкие, обитые железом калитки. Почти все они были распахнуты, открывая взорам бегущих внутренние дворы. В их тенистых глубинах мелькали чьи-то тени, слышались крики, порой звенели клинки. То там, то здесь из калиток на улицу протискивались увешанные тюками солдаты. Некоторые выволакивали за собой пленников, в основном женщин и детей. Глядя на янычара, на его ношу и семенящего рядом монашка, грабители понимающе скалились, видимо, принимали за своего. В сущности, он и был для них своим — таким же, как и они солдатом огромного султанского войска, и не случись той роковой встречи с венецианским кораблём, Януш или, вернее, Бозкурт пошёл бы на штурм не каким-то там башибузуком, а командиром янычарской орты и уж точно не думал бы о спасении жены трапезундского купца...
Ирина Марза к тому времени уже давно пришла в себя и даже попыталась кричать и звать на помощь, но быстро поняла всю бессмысленность этого. От творящегося вокруг ужаса, она едва снова не лишилась чувств. Бедняжке не оставалось ничего, кроме как смириться и терпеливо ждать своей дальнейшей участи. А несущему её янычару было не до объяснений. Боясь погони, он то и дело оборачивался назад, но Бог пока миловал — чавуши потерялись где-то по дороге. Расслабляться, однако, не следовало.
Они почти уже миновали улочку, как проводник вдруг резко остановился, словно внезапно вспомнив что-то очень важное.
— Что случилось? — взревел чуть было не налетевший на него Януш.
— Нет, к Золотому Рогу нельзя — там цепь!
— Какая ещё, к дьяволу, цепь?
Янычар едва сдержался, чтобы не впечатать проводника в стену.
— Цепь, что перегораживает выход из залива. Ни корабль, ни лодка не может преодолеть её... К тому же там полно турецких кораблей...
— Послушай, мне плевать на твою цепь! И на корабли тоже плевать! Главное — поскорее выбраться из города. Веди туда, где нет этой проклятой цепи! И... это... постой, — добавил янычар, видя, что тот уже готов бежать обратно к Святой Софии. — Только, ради Бога, не через Соборную площадь.
И монашек повёл его в сторону Пропонтиды...
16
Когда разъярённые чавуши вернулись ни с чем, Франческо понял, что дело плохо. Сразу вспомнились слова главного полицейского: «Если до утра не найдёте — отрубите ему голову...»
Смерть снова занесла над Франческо свой окровавленный ятаган. «Надо бежать, во что бы то ни стало надо бежать, — подумал слуга, затравленно озираясь. — Причём бежать немедленно». Среди мешанины людей был шанс затеряться. Ведь удалось же это янычару... То, что его тут же может схватить какой-нибудь турок, слугу особо не волновало. Уж лучше быть чьим-то рабом, чем свободным от жизни мертвецом.
Пока чавуши горячо обсуждали, что делать дальше, Франческо быстро просунул пальцы под ошейник и изо всех сил рванулся вперёд. Не ожидавший этого полицейский упустил цепь и пленника.
Но свобода оказалась недолгой: не успел Франческо пробежать и пары шагов, как тут же был сбит ударом кулака на землю. Затем его схватили за шкирку и отволокли к стене собора, где некоторое время молча месили ногами. Правда, по голове старались не бить. А когда, наконец, остановились, чтобы передохнуть, один из чавушей вдруг предложил:
— А быть может, перерезать ему глотку? Скажем, что никакого янычара и в помине не было, а этот пройдоха всё наврал, чтобы спасти свою шкуру. А то так и будем целый день бегать....
— И точно... Бегаем словно шакалы и всё ради чего? — поддержали его другие. Тут же перед помертвевшими очами Франческо блеснула сабля. Холодный клинок коснулся шеи, аккурат поверх кожаного ошейника.
— Золото, — неожиданно для самого себя прохрипел едва живой от ужаса слуга.
— Что ты там бормочешь? Какое ещё золото? — заволновались чавуши.