— Жизнь вашего султана, да хранит Всевышний его дни, в опасности! На корабле нашем плыл один человек... Из янычар, имея целью убить султана... Я не вижу его среди пленных. Возможно, он утонул... А если нет, господин? А если нет?
— Встань и иди за мной... — приказал голос, и трясущийся то ли от страха, то ли волнения слуга всем своим измученным нутром понял, что спасён...
Первым делом он попросил пить, и, пока жадно глотал восхитительную, сладкую, прохладную воду из поднесённой ему глиняной плошки, лихорадочно думал, что говорить дальше...
14
Неизвестно поверил ли комендант крепости в тут же сочинённую Франческо историю про сербского мальчика, насильно обращённого в янычары и поклявшегося отомстить султану за смерть отца, но слушал он очень внимательно. А когда слуга закончил, сказал только:
— Ну, гляди, если соврал...
И выразительно кивнул в сторону двора...
А примерно через полчаса, когда несчастные греки уже мучительно умирали на кольях, поставленных с таким расчётом, чтобы их было видно всякому проплывающему мимо кораблю, из ворот крепости в направлении Константинополя выехало четверо всадников. Позади одного из них в такт лошадиному бегу трясся и подпрыгивал Франческо со стянутыми за спиной руками. Чтобы он не вывалился по дороге, его привязали ремнём к поясу впередисидящего турка. Но, несмотря на боль в стянутых верёвкой руках, на лице слуги застыла полублаженная улыбка: его не казнили сегодня — и это было сейчас самым главным...
Дорогу Франческо запомнил плохо. От нестерпимой жары, тряски, онемения в руках и вонючей спины турка он почти потерял ощущение реальности и пришёл в себя лишь от восторженных криков сопровождающих его. С трудом вытянув затёкшую шею, глянул слуга за плечо сидящего впереди и сразу понял причину этих восторгов: перед путниками лежал Великий город.
Франческо никогда не видел ромейской столицы со стороны суши, ибо вместе с хозяином всегда прибывал в Константинополь морем. Открывшаяся слуге картина потрясала не столько величием и красотой самого города, сколько мощью подступившего к нему войска. В облаке поднятой чуть ли не до небес пыли бежали, скакали тысячи пеших и конных. И хотя на всём протяжении многокилометровой стены ещё местами кипел бой, город пал, и это было ясно с первого взгляда: над большинством башен трепетали турецкие флаги, а по лестницам и в многочисленные черневшие в стене проломы, а кое-где и в уже распахнутые ворота беспрестанно карабкались и втекали новые толпы захватчиков.
— Велик Аллах, велик султан! — восторженно вскричали сопровождающие слугу турки.
«Велик султан Мехмед!» — готов был воскликнуть вместе с ними и Франческо...
Начальника полиции они нашли около главных ворот. Это был невысокий, немолодой уже человек с недобрым взглядом и аккуратно подстриженной бородой. Под ним ходил, нетерпеливо грызя удила, прекрасный конь чёрной масти. Начальник отдавал быстрые, чёткие распоряжение нескольким стоящим подле него людям, по виду тоже начальникам, только рангом поменьше.
Путники спешились, стащили вниз полуживого Франческо, а потом один из них, улучив момент, передал главному полицейскому письмо от коменданта Румели-Хиссара. Прочитав послание, турок насмешливо хмыкнул и так глянул на слугу своими маленькими, колючими глазками, что у того пошла кругом голова и зазвенело в ушах.
— Ну что ж, ищи, гяур, ищи... Вот тебе мои люди в помощь. — Начальник жестом подозвал к себе троих громил. И, уже обращаясь к ним, добавил:
— Если до утра не найдёт или попытается бежать — отрубите ему голову....
На Франческо был тут же надет ошейник с тонкой стальной цепью, конец которой держал один из чавушей. Руки, правда, слуге развязали.
«Как собаку на цепь, как собаку!» — подумал он смятенный, растирая затёкшие кисти, однако присутствия духа всё-таки не потерял.
— А если найду, что будет со мной, господин? — крикнул он уже вслед отъезжающему турку.
— Найдёшь — поговорим. Но жить точно будешь, — бросил тот через плечо и хлестнул нагайкой коня.
15
Итак, живой и невредимый Франческо стоял у входа и, щурясь от яркого солнца, с напряжённым вниманием всматривался в лица выходящих из собора людей. За спиной слуги с мрачным видом сторожевых, вечно готовых к драке псов возвышалось трое полицейских. Толпа аккуратно обтекала их стороной. Чавушей боялись: схваченные ими уже никогда не возвращались назад.
Януш сразу понял, кого высматривает Франческо и, судя по грозным спутникам последнего, эта встреча не сулила янычару ничего хорошего. Он попытался замедлить шаг и вернуться обратно в собор, чтобы поискать другой выход, но напирающие сзади не позволили ему сделать этого.
Тут и Франческо увидел янычара. Глаза слуги выпучились, по лицу пробежала нервная дрожь. В следующее мгновение он уже тыкал пальцем в сторону Януша и что есть мочи орал:
— Вот он! Держите его!
Вокруг юноши тут же образовалось мёртвое пространство, а чавуши с неожиданным проворством бросились вперёд, отшвыривая в стороны оказавшихся на пути людей.
Крепче прижав свой ценный груз, Януш отпрыгнул назад и метнулся вдоль громады собора. Ему наперерез рванул один из чавушей. Едва увернувшись от его растопыренных рук, янычар врезался в толпу, сбил кого-то с ног и, не обращая внимания на возмущённые крики и ответные тычки, рванул прочь от преследователей. Но те не отставали...
Юношу спас большой отряд сипахов, в этот момент влетевший на площадь и разрезавший толпу на две половины. Живая, грохочущая стена мгновенно встала между янычаром и полицейскими, подарив беглецу драгоценные минуты.
Лишь добравшись почти до середины площади, он решился наконец обернуться. Высокие тюрбаны преследователей виднелись где-то далеко позади: чавуши растерянно крутили головами, пытаясь найти в гудящей толпе беглеца. Но куда там? Янычар злорадно ухмыльнулся: погони можно уже не опасаться — слишком много людей, слишком много движения на площади.
Но теперь и сам Януш подобно чавушам в растерянности завертел головой: куда, в какую сторону двигаться дальше. Однозначно, что к большой воде: Золотому Рогу или лучше к Босфору. Но как добраться до него кратчайшим путём?
А вокруг юноши бесновалась толпа, охваченная лихорадкой грабежа и возбуждения. Одни торопились поскорее отдать перекупщикам своих пленников, чтобы успеть вернуться за новой добычей, другие ещё только стремились к собору.
Возбуждение толпы росло с каждой минутой. И одной из причин тому были полуобнажённые, ослепительно белые тела выводимых из собора ромейских женщин. Они сводили турок с ума. То тут, то там вспыхивали стычки, наподобие той, зачинщиком которой был сам янычар.
Так двое головорезов никак не могли поделить какую-то богато одетую ромейку. Высокая, статная, с золотыми стекающими по мраморным плечам волосами — её можно было принять за королеву, стоящую среди своих восторженных подданных, если бы не разорванные одежды и залитое слезами лицо. Женщина настолько была хороша собой, что многие спешащие мимо замедляли свой шаг, а то и вовсе останавливались, пожирая её жадными взорами. Невольно замедлил свой шаг и Януш. А головорезы, поначалу лишь осыпавшие друг друга руганью и тумаками, под конец так рассвирепели, что схватились за сабли. Зазвенели злые клинки, всколыхнулась, подалась в стороны толпа. В центре небольшого круга осталось лишь трое: два обезумевших от ярости воина и несчастная пленница, расширенными от ужаса глазами наблюдающая за поединком, любой исход которого не сулил ей ничего хорошего...