— Проверено: при правильном броске пробивает любой гяурский доспех, — усмехнулся довольный янычар. — Так что сегодня мы будем отрабатывать этот бросок. Пока с трёх шагов...
И так изо дня в день.
Но помимо тренировок и изнурительной работы было ещё что-то такое, что связывало их покрепче самой жестокой дисциплины, что складывалось из ежедневных мелочей и поступков. Так, ещё в самом начале, при разгрузке груженной камнями баржи на речной пристани, Януш здорово ушиб ногу и не мог самостоятельно идти. Тогда наставник со словами: «Янычары никогда не бросают своих» приказал по очереди нести его всей орте. И мальчишки, сменяясь каждые пятьдесят шагов, несли Януша по узким городским улочкам до самой казармы, где его лечением занялся дервиш Омар. Тогда, пожалуй, впервые юный Милошич ощутил себя членом большой семьи, настоящего мужского братства. Потом он и другие воспитанники имели возможность ещё не раз убедиться в этом...
А однажды на исповеди Януш признался Омару в том, что мечтает вернуться домой и что ежедневно молится об этом другому Богу. Старик внимательно выслушал его и, прикрыв глаза, после некоторого раздумья сказал:
— Прав мудрый Руми: «голые сучья, кажущиеся зимой спящими, тайно работают, готовясь к своей весне»... Ну что ж, верность — это черта, достойная настоящего мужчины. Я понимают тебя, Бозкурт. Моли Всевышнего, чтобы не оставил тебя на твоём пути. И если ты будешь чист и искренен в своих помыслах и делах, он не оставит тебя, мой мальчик. Я в этом уверен. Но никому больше не рассказывай об этом, ты понял меня?
Через три года дервиш Омар оставил школу и ушёл из Эдирне.
— Дервишу вредно сидеть долго на одном месте. Дорога — его дом, — сказал он на прощание воспитанникам, многие из которых не скрывали своих слёз.
А Януш подумал тогда, что дервиш уходит из-за того, что его сердце, наверное, переполнилось их маленькими грехами, о которых мальчишки рассказывали ему на исповеди, и старику просто надо было что-то сделать, чтобы грехи эти не разорвали ему сердце. А, как известно, дорога и время — самые лучшие лекари на свете. Во всяком случае, так не раз говорил сам дервиш Омар.
Провожать его вышла, к удивлению Януша, не только их орта. Как оказалось, старика любили все воспитанники школы, которые плотной толпой обступили уходящего дервиша. Кому-то он что-то говорил на прощание, кому-то просто клал руку на плечо или трепал по голове, но никто, кажется, не был обделён его вниманием.
«Хитрый старик, и когда он только успел завоевать столько сердец», — с удивлением подумал тогда Януш, испытывая что-то вроде уколов ревности.
— Баба, ты ещё вернёшься? Мы ещё увидим тебя? — спросил он, пробившись к Омару.
Тот ласково потрепал мальчика по голове.
— В Книге судеб всё давно уже записано, так что, если мне суждено ещё свидеться с кем-то из вас — обязательно свидимся.
И хотя новый духовный наставник по имени Иса тоже был добр с ними, много и красочно рассказывал про рай, куда попадают все истинные павшие за веру и султана воины, он так и не смог заменить воспитанникам Омара. Мальчишки скучали по его мудрым сказкам и добрым глазам и надеялись, что он ещё вернётся и они снова услышать его спокойный, чуть хрипловатый голос.
Незаметно летело время, и однажды в один из дней тёплой фракийской осени для юношей настала наконец пора последних испытаний: каждому надлежало переплыть широкую текущую рядом с городом реку, а переплыв, стрелять из лука по установленным в ста шагах мишеням, а после реки и стрельбы без передыху выдержать бой на ятаганах с двумя весьма серьёзно настроенными янычарами, целая шеренга которых ожидала юношей на том берегу.
Из ста воспитанников орты было выбрано лишь сорок, включая Януша. Ещё одного воспитанника в последнем, максимально приближённом к боевому поединке случайно убил вошедший в раж янычар (потом юноши узнали, что такое происходит почти на каждом выпуске), а остальных отправили во вспомогательные войска. Так закончилась их учёба в янычарской школе, которой они отдали целых шесть лет своей жизни.
Перед сорока прошедшими отбор юношами тем же вечером распахнулись ворота янычарских казарм, и главный дервиш в присутствии янычарского аги и всего корпуса, под бой барабанов и вой флейт торжественно посвятил юношей в члены « нового войска»...
8
Шторм утих только под утро. Когда зелёные от качки они выбрались на палубу, то не увидели ни своей эскадры, ни обрывистых понтийских берегов. Лишь неохватное, взбаламученное ветром море простиралось вокруг. В довершение всех неприятностей у судна оказались сломаны мачты и повреждён руль.
Команда, подгоняемая нетерпеливыми окриками Алибея, немедленно приступила к починке...
Работа была в самом разгаре, когда на горизонте вдруг появился корабль. Увлекаемый попутным ветром, он быстро увеличивался в размерах, и вскоре над его пузатыми парусами стали различимы трепещущие красные флаги.
— Неужели наши?! — вскричал Алибей, в нетерпении нависая над бортом и вглядываясь в приближающееся судно, в надежде, что оно окажется турецким.
Но вот корабль подошёл ещё ближе, и все увидели, что на красных флагах вместо звезды и полумесяца гордо реет вышитый золотом крылатый лев св. Марка.
Нет, то были не их соплеменники...
Венецианцы! Большой трёхмачтовый неф!
Ветер донёс до турок свист боцманских дудок и обрывки команд. Когда корабль подошёл ещё ближе, стало видно, что на высоком носу его суетятся солдаты, а из проделанных по обеим сторонам бушприта портов угрожающе выдвинулось несколько бомбард. Они почти одновременно рявкнули, но ядра, не долетев до турецкого корабля, плюхнулись в невысокие волны.
— Проклятье! Нас, кажется, собираются атаковать! Всем приготовиться к бою! Немедленно разворачивайте кормовую пушку! — вскричал Алибей, позабыв, что пушку сорвало в бурю с поворотной вилки и она, проломив борт, упала в море.
Палуба снова пришла в движение.
— Готовсь! — страшно прокричал Януш, и привычные к ратному делу янычары тут же достали и зарядили свои луки, образовав ощетинившийся стрелами строй.
А Януш, не сводя глаз со стремительно надвигающегося корабля, уже ревел дальше: «Первый ряд по целям, остальные навесом. Кирис (тетива)!..» слыша, как в ответ слева, справа и сзади от него дружно хрустнули девяносто девять готовых нести смерть луков. Сам он уже давно наметил свою жертву: суетящегося около бомбард невысокого офицера в сверкающем на солнце шлеме.
— Стреляйте же, — отчаянно прокричал уже успевший облачиться в доспехи Алибей, но Януш, хладнокровно дождавшись, когда корабль, на миг ровняясь с высоко сидящим надо водой нефом, снова качнётся на волне вверх, выдохнул наконец финальные слова команды и первым спустил тетиву.
И тут же сорвались с луков девяносто девять янычарских стрел, — часть по хитрой крутой дуге, часть прямиком к выстроившимся у правого борта солдатам, над кулевринами которых уже бежал злой, разбрасывающий искры огонёк. И повинуясь магической силе этого огонька, одна за другой оживали и с грохотом изрыгали огонь чёрные, наставленные на турок кулеврины, а потом всё заволокло едким пороховым дымом. Януш, правда, успел ещё увидеть, как стрела его, чиркнув по сверкающему шлему, бессильно упала в море, а обладатель шлема, выказав удивительную прыть, юркнул куда-то за бомбарды. Но, судя по отчаянным долетевшим с нефа крикам и нескольким тяжким всплескам у борта, не все стрелы пропали даром.