— Янычары, — испуганно пискнул кто-то за спиной Януша, но и он сам уже узнал их. Два года назад именно янычары обезглавили всех найденных в замке Милошичей дружинников. И вот теперь эти ужасные люди, которых, как говорили, побаивались сами турки, снова ворвались в его жизнь.
Янычары отвели мальчишек в казармы, расположенные неподалёку от султанского дворца, хотя об этом почётном и опасном соседстве Янушу и его товарищам стало известно несколько позже.
Теперь они назывались ачеми огланы — неопытные юноши, а вся их шумная орава — ортой. Таких орт помимо их орты Януш насчитал ещё десять, и у каждой были свои наставники. Рядом за высокой стеной помещались настоящие янычарские казармы, но мальчишки почти никогда не видели их обитателей, а только слышали порой их боевые леденящие кровь кличи и грозный рокот отбивающих ритм барабанов.
Просторная сложенная из необтёсанного камня казарма, в которой поселили Януша и его новых товарищей, на долгие годы стала для них домом, орта — семьёй, а наставники — суровыми, а часто и вовсе жестокими родителями.
— Наша цель — сделать из вас настоящих янычар. Правда, не каждый из вас сможет им стать. Выбраны будут только лучшие, — так сказали им наставники в первый день и потом часто повторяли эти слова в течение всех шести лет обучения.
Спали ачеми огланы на жёстких войлочных тюфяках (утром их скатывали к стене), здесь же молились, здесь же, если случалась непогода, ели. Есть им давали не много и не мало, а ровно столько, чтобы хватало сил работать и тренироваться. Кормили два раза в день. В основном это были либо варёный рис, либо фасоль с кусками баранины. Еду по очереди готовили в большом котле сами наставники-янычары, которым помогали несколько ежедневно назначаемых из числа воспитанников дежурных. В обязанности последних также входила уборка казармы и мытье котла, который считался янычарской святыней. Как говорили наставники, в случае его потери, орта немедленно расформировывалась, а её члены навсегда покрывали себя несмываемым позором.
День воспитанников начинался засветло и заканчивался, когда уже было совсем темно.
— Мало сиа и мало пищи сделают человека ангелом, много пищи и много сна погубят человека, — любил говорить дервиш Омар, который, как и остальные наставники, жил с ними в одной казарме и ел из одного котла. Правда, Януш никогда не видел дервиша спящим: они ложились спать — он был ещё на ногах, они вставали — он уже ждал их возвращения со двора после омовения холодной водой, чтобы сотворить утреннею молитву.
Раз в неделю Омар причащал воспитанников хлебом, сыром и вином и заставлял исповедоваться, возлагая при этом на голову исповедуемого руку. Выслушав очередное сбивчивое признание, он неизменно говорил: «Всевышний всё слышал и прощает тебя. Иди и постарайся больше не грешить».
Время сжалось для Януша в один бесконечный день, полный молитв, побоев, тяжёлой работы и тренировок с оружием, на которые выделялось большая часть дня. А ночь... Он не помнил ночи. Едва хватало сил после обязательной вечерней молитвы рухнуть на войлочную подстилку и тут же провалиться в сон без сновидений. Ночь пролетала на один выдох. Не успеешь сомкнуть тяжёлые, словно намазанные сладким шербетом веки, как над головой уже раздаётся резкий голос одного из наставников:
— Вставайте, лежебоки! Во имя Аллаха, вставайте!
Зазевавшихся нещадно лупили палками, пинали ногами, и так изо дня в день.
Незаметно летело время, недели сплетались в месяцы, месяцы — в годы. Мальчишки разгружали корабли, помогали тушить пожары, частенько вспыхивающие в бедных кварталах Эдирне, таскали камни для строительства большой городской мечети и всегда и везде бегали трусцой, подгоняемые криками и ударами своих жестоких воспитателей. Оборванные и грязные, объединённые общей судьбой, воспитанники напоминали свору весёлых и злых щенят. Но шло время, и щенята потихоньку взрослели, не зная никакой другой жизни, кроме этой. Мышцы их наливались силой, ломались голоса, и незаметно для самих себя они превращались в мужчин.
Постепенно военное дело стало занимать почти всё их время. С утра и до позднего вечера, прерываясь только на еду и обязательную молитву, они до изнеможения кромсали ятаганами тугие войлочные валики, ставя рубящий удар; стреляли из лука по ростовым мишеням, учились владеть пикой; тренировались быстро по команде занимать своё место в строю, ставить заслон из скреплённых цепями повозок, строить защитные палисады, копать рвы, а потом их преодолевать...
— Врага надо вначале напугать: криком, лицами своими, ещё до того как сошлись в сече. Если страх проник в его душу — считай, он уже проиграл, — говорили наставники, показывая, как надо, и их и без того суровые лица принимали вовсе свирепое выражение. И мальчишки, по-волчьи щеря зубы и срывая голоса, учились кричать страшным леденящим душу криком, но на первых порах это получалось у них не очень, и наставники не могли удержаться от хохота.
Учились не бояться атаки конницы и дружно встречать её пиками.
— В бою не зевайте: всегда стремитесь уравнять шансы. Конница разбила строй, прорвалась — бейте ятаганами по лошадиным ногам, перерубайте сухожилия, дёргайте за хвосты. Что за смех, щенята? Проверено в бою: если лошадь дёрнуть за хвост, она упадёт.
С самых первых дней пребывания в янычарской школе Януш выделился среди остальных учеников своей ловкостью, силой и умением. Сын сербского князя, он и до плена умел неплохо обращаться с облегчённым специально под него кованым мечом, метко стрелять из лука, и тут ему не составило труда стать лучшим. Правда, из-за того, что ятаган был короче меча и лишён защитной гарды, манера фехтования им была несколько иная: большинство ударов наносились снизу вверх и сбоку, и это были страшные и коварные удары, парировать которые было крайне сложно. Да и из лука янычары стреляли совсем по-другому: тетиву захватывали и тянули до уха большим пальцем, а не указательным и безымянным, как учил его когда-то отец.
«Толкать гору, тянуть тигра за хвост», — постоянно повторяли наставники и, перед каждым новым занятием, показывая пример, метали стрелы из своих мощных луков далеко и точно в цель.
— Сегодня стреляем с двадцати шагов! Не опускай локоть, не поднимай плечо! Сустав большого пальца должен оказаться чуть ниже цели. Точка прицеливания — моя стрела! Убить противника до того, как он приблизился к тебе. Пока он сам не успел убить тебя! — кричали сорванными голосами наставники и, если кто-то из учеников вдруг ошибался, не жалели затрещин и тумаков.
И юноши «толкали гору» и «тянули за хвост тигра», стараясь, чтобы рука и стрела составляли прямую линию, а тело не отклонялось назад. Стреляли до дрожи в руках, а потом снова рубили войлочные валики и учились драться на пиках и фехтовать ятаганом. И не только фехтовать...
— А вот это я называю броском последней надежды. Может статься, именно он поможет вам отсрочить встречу со смертью, — сказал как-то янычар по имени Азамат, которого боялись все воспитанники за крутой нрав и обезображенное шрамом лицо (говорили, что в битве под Варной), и тут же метнул свой ятаган в толстенную установленную в десяти шагах от них доску. Он впился в дерево на уровне головы Азамата, и у юноши, который бросился вытаскивать клинок, не сразу это получилось.