Узют-каны - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Стрельцов cтр.№ 30

Нина качала головой и во второй раз пересчитывала деньги, когда её плечи сдавили тяжёлые ладони, буквально вдавливая в стул.

– Где пистолет? – спокойным, но не допускающим возражения тоном спросил Молчун.

Володя Вожорский был прямым подтверждением теории Дарвина о происхождении человека. Длинные, чуть ли не до колен, руки, растущие из могучих плеч. Узкий лоб, тяжёлая челюсть – делали его отталкивающе уродливым. Но широкая полоска тёмных и пушистых усов, да крупные, смоляные кудри заставляли оглядываться женщин, призывая погладить крупную баранью голову. Прибавим к этому два и десять сантиметров роста. Так же Володя имел пару лишних сосков, недоразвитых, сморщенных, почти детских. Но, прежде всего, он был чрезвычайно волосат: растительность покрывало тело чуть ли не с головы до пят. Кучерявящиеся кустики, как у волка, щетинились даже на плечах и загривке, спускались по спине, оставляя белым ручейком только линию позвоночника. Года три назад, отбывая очередные пятнадцать суток, Вовка наткнулся на одного умельца, который при помощи бритвы и раскаленной иглы превратил его грудь и живот в живописный африканский пейзаж. Снизу от напоминающей ствол дорожки раскинулась широколистная пальма с расположившейся на груди кроной и суетящейся парой обезьян на стволе – всё исключительно из волос. Время от времени Володя подбривал нужные места, чтобы сохранить «произведение искусства».

Вопреки цыганским генам, зовущим обычно в бескрайние просторы, круг его путешествий ограничивался всевозможными питейными заведениями и аналогичными мероприятиями в пределах города. Но тому, кто осмелился бы назвать его алкашом, явно бы не поздоровилось, потому что природа, вдобавок ко всему, наградила Володю нехилым здоровьем и особым организмом, медленно усваивающим алкоголь. Пил Вовка много и часто, но добивался лишь стального, стекленеющего взгляда, безумного желания подраться, не нарушая при этом координации движений, не проявляя никаких других симптомов опьянения.

В настоящий момент это чудо природы находилось в горизонтальном положении на вышарканном, выцветшем диване в своей комнате общежития, выделенной заводом, ковырялось в носу и размышляло над важным вопросом: где перехватить деньжат и куда потом забуриться, не подозревая, что над его головой быстро и как-то сразу сгустились тучи. Вчера с дружками на пустыре они устроили весёленькое представление с парой смазливых девчонок, с музыкой и тиром. Володе было чем гордиться: из шести он трижды попал в консервные банки и один раз в проходящего мимо грязного и ободранного пса и, если бы кто-нибудь возразил, что пуля настигла бедолагу случайно, то Вожорский бы заявил, что именно в него и целился. Жалко – не прихватил ещё коробочку патронов. Он расстроился так, что разбил безбожно орущий и на ладан дышащий древний магнитофон о чью-то голову, сунул пистолет в карман, прихватил «тёлку» и отчалил. Но ничего: сегодня вечером забежит к Нинке и опять пороется в столе, пока ублюдок не предполагает, что замок открывается обыкновенной шпилькой.

Воспоминания о Нинкином муже расстроили, палец полез в другую ноздрю, предварительно ощупав шрамик на верхней губе. Когдато они были товарищами, работали в одном цеху и часто оставались после работы в подсобке, заглатывали пару бутылочек, разговаривали. Генка всегда вспоминал Афган, а Вовку тянуло на рассказы о бабах, но несмотря на разносторонние интересы, а может быть и им благодаря, мужчины прекрасно уживались, чем-то дополняя друг друга. Неоднократно «загулы» переносились на место жительства к кому-нибудь из них. Нина обычно поджимала губы, воротила нос. Но потом, когда Генка, не обладавший противостоянием к спиртному, падал и засыпал, и после того, как Вовка прижал её на кухне, отношение изменилось в положительную сторону присутствия Володи. Возможно, он ненароком обнаглел, но после разбитой губы желание мести свербело изнутри. Вовка так ясно представлял себя хозяином в этой квартире, вышвыривающим трясущегося, выклянчивающего на опохмелку ублюдка, как будто всё уже произошло. Но ожидание затянулось – развод. Потом придурок зачем-то бросил пить, а именно на этот порок рассчитывал Володя, собирая свои сбережения для Нины. Он мог бы набрать и побольше деньжат, но был пьющим, курящим и любящим развлечения человеком, не привыкшим отказываться от привычек и очень, кстати, ими гордящимся. Но рано или поздно Нинка достанет того заморыша, тогда они славно порезвятся в более-менее сносных человеческих условиях для жизни. Особенно Вовке нравился отдельный сортир. Хвала тому человеку, кто придумал унитаз! Но ещё большая слава тому, кто сделал его персональным! А бабам всегда ведь не хватает стоящего мужика, и только ради этого они будут кормить, обхаживать, обстирывать, обштопывать. Словом – то, что так надоело делать самому, Нинка для него сделает с удовольствием. По крайней мере, он на это надеялся. Володя вздохнул, вытащил палец из ноздри и поскоблил грудь, взъерошив густую растительность, напоминающую пальмовые листья.

Он никогда серьёзно не думал о браке. А все многочисленные милашки со временем сливались в однообразное пятно в полумраке, в котором тает, теряется особенность каждой женской фигуры. Лишь лица, цвет волос, грудь, ноги – отдельными фрагментами выдёргиваются из памяти, как слайды в проекторе. Слишком много слайдов, много имён – не запомнить. Рука сползла вдоль ствола пальмы, нарушив кудряшки, напоминающие обезьянок, почесала в трусах…

Конопатый повернул скучающую физиономию и посоветовал:

– Пристегни ремень.

Молчун повиновался. Водила уныло уставился вперёд, наблюдая сквозь лобовое стекло за медленно проезжающей вереницей машин. Молчун, не торопясь, закурил.

– Куда? – не выдержал конопатый.

– Прямо пока.

Длинный автомобиль плавно сдвинулся с места и пристроился в размеренно текущий ряд. После очередной остановки у светофора шофёр возмутился:

– Долго будем колесить по центру? Санаторий в другом направлении.

Молчун усмехнулся:

– Какой был получен приказ?

– Доставить тебя до санатория.

– Отставить. Я попросил друга об одолжении и своими ушами слышал, что ты должен выполнять все мои указания. Так что езжай прямо, на Инициативной повернёшь вправо. Как звать-то?

– Анатолий Иванович, – выдохнул конопатый.

– Трогайся, Толик. Кстати, папку кидаю на заднее сидение, – красная папка с гербом шлёпнулась в указанном месте, на что Анатолий Иванович, казалось, не обратил ни малейшего внимания.

Старые тополя, потерявшие половину жёлтого одеяния, понуро молились небу. Усталые, измученные выхлопными газами, они едва ли не облокачивались на нахохлившиеся трёхэтажки с выщерблинами на стенах. Пыльная автострада в ожидании дождя терпеливо несла своё бремя, брезгливо отталкивая прикосновения шин. Выглядывая из окна, Молчун представил себя иголкой, скользящей по дорожкам огромной грампластинки, называемой миром. Мелькание домов, деревьев, людей и фонарных столбов незаметно переходило в тягучее движение пустырей и заводов. За ними почти не трогалась с места чахлая берёзовая роща, за которой незыблемым монументом стоял неподвижный горизонт, тянущийся за свои пределы до определённой точки – центробежной оси проигрывателя, на которую наслоили эту неправильную обратную пластинку: свою для каждого, но исполняющую одну и ту же бесконечную мелодию жизни. Со временем всё-таки затирающуюся, покарябанную, заставляющую подпрыгивать и дёргаться измочаленную иголку.