Узют-каны - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Стрельцов cтр.№ 111

Борис застонал и неторопливо начал выдирать страницы из альбома, аккуратно разрывая их на мелкие кусочки. Мёртвые вопили от боли, но он рвал их, мял и рвал снова, краем сознания понимая, что клокочущие, рыдающие звуки издаёт он сам. Можно умереть, так и не побывав в Париже, можно заранее лечь в домовину и ждать конца света, но умереть и превратиться в ходячее пугало – худшее, что может с тобой произойти.

Балагур снял куртку, рубашку и внимательно осмотрел царапины на животе, оставленные монстром. Морщась, отодрал пластырь на рубце от пули бандита. Затянувшаяся было рана вновь открылась и кровоточила. Кровь проступала розовая, почти прозрачная с желтоватыми вкраплениями. Борис застегнул рубашку, накинул куртку, какое-то время глупо улыбался, виновато рассматривая убегающую, суматошную реку. Потом решительно встал, поискал автомат, потоптался, оглядываясь. Поднял остаток свадебного снимка, где в три ряда сидели и стояли мертвецы, включая редактора многотиражки и дядю Жору из Саратова, всмотрелся в своё лицо. Со снимка выпучивалась зеленоватая амёба с красными глазами и раздробленно-жёлтым черепом. Борис выкинул обрывок, ветер подхватил его и бросил в воду, фотография завертелась в водовороте, проскользнула мимо отшлифованного рекой камня и понеслась страшным маленьким парусником… А потом Балагур вытряхнул содержимое из рюкзака…

…Гена улыбался. Он видел замечательный сон, не похожий на все виденные раньше. Тот, что всегда бодрствует внутри нас, пока мы спим, попытался проанализировать и отсортировать сон по отделам видений, предсказаний и мечты, но отбросил затею. Хотя Генка знал – этот сон очень важен и уникален, поскольку не сбудется и не повторится.

Тучи попятились и расступились, пропуская к земле облако. Гена лежал в сотне метров от хижины и помнил, что зовётся Молчуном. Лопухи и папоротник прильнули к земле, как бы придавленные ураганом. Затрепетали деревья, оголтело вопили птицы, вразброд мотаясь по небу. Облако нависло над просекой. Из него вниз потянулись громадные морщинистые ладони, и Молчун поднял свои навстречу. Прозрачные руки подняли его и понесли вверх, рассекая воздушные потоки. Захлёбываясь ветром, Генка съёжился, наблюдая, как проваливается пасека с крохотной девичьей фигурой. Потом внизу заскользила тайга, город, поля, реки, горы, сворачиваясь до размера глобуса. И Гена оказался в пустоте, где ни темно, ни светло; ни холодно, ни жарко; где времени не существует, как и пространства. Ладони поднимали его, укутывая облаками, над планетами, вселенными, всем космосом. Облако же спускалось вниз, он тонул в нём и внезапно на ощупь понял, что это не облако, а борода. Огромная борода, белая, как у Деда Мороза. Оставалось ждать, когда появится лицо. Но руки замерли. Генка ждал. Перевернулся на живот. И благополучие сна кончилось, перескакивая в кошмар. Белая борода рекой вытекала из пятна еле различимой ниточкой истока, превращаясь во всемирный потоп.

Но напротив белой из пятна, размером с монету, вытекала чёрная борода, более густая и чёткая на фоне пустоты. К глазам словно поднесли бинокль, и Молчун увидел, что тоненький лучик начала белой бороды поднимается из крохотного светящегося кружочка, а чёрная борода вырастала из гигантских закопчённых ворот. Пропорционально размерам отверстий различались размеры бород. Вначале ошеломлённый белой, Генка не мог не восхититься размером чёрной, увеличенной тысячекратно.

«Почему чёрная борода длиннее?» – стучало в мозгу, и от этой мысли животный, первобытный страх перед простором захлестнул каждую клеточку организма. Непонятно откуда, но он знал – вначале отверстия были равными, и если тёмное увеличилось, во столько же раз сжалось белое. Чёрная борода длиннее! Почему? Почему? Почему? Молчун не мог отвести взгляда от страшной тёмной двери, чувствуя неотвратимое. Что значит он – червь, когда миры породили размеры чёрной бороды? Но что значит борода, пока он жив?! И всё-таки – почему? Почему? Как такое возможно было допустить?

Ладони разошлись, отпустив его в свободное падение. Зашелестели в ушах, стремительно проносясь мимо, планеты. Даже если он разобьётся – неважно. Важно то, что – ЧЁРНАЯ БОРОДА ДЛИННЕЕ! ПОКА ДЛИННЕЕ! ЧЁРНАЯ БОРОДА! ПОЧЕМУ? – кричал он, разметавшись в папоротнике и цепляя на волосы репей.

Маруся вздохнула и закурила следующую сигарету. Она сидела, поджав ноги и упираясь в колени локтями. Её напряжённая спина и решительно поджатые губы говорили о том, что ждать она может сколько угодно.

После того как туристы – Пахан про себя называл их «туристами» – слиняли из хаты, он выждал некоторое время, а потом пробрался к избушке. Чего он ждал? Изобилия? Что деньги всё ещё лежат на столе, а пиво по-прежнему в упаковке? Но, отыскав всего пару буханок хлеба и несколько банок консервов, Пётр пришёл в ярость. Потом смирился: в его положении и чёрствой корке будешь рад.

Первым делом – пить. Обливая подбородок и грудь, Пахан напился из котелка, а остатки воды вылил на голову, смочив грязные волосы и лицо. Торопливо умял полбуханки, принялся за консервы. Проблема заключалась в следующем: открыть их было нечем. Где там о захудалой открывалке – о простеньком ноже не могло быть и речи. Подкидывая в ладони плоскую банку с надписью «Сайра в масле», Пахан пережил полное недоумение. Вот харчи, а попробуй доберись. Обыскав помещение, он не нашёл чем мог бы себе помочь, поэтому вновь принялся за хлеб. Напомнила о себе жажда. На ходу прожёвывая горбушку, Пётр, размахивая котелком, отправился за водой.

Смутно в памяти замелькали эпизоды. Костёр, ржавая банка, мёртвая рысь. Карась! ПЕТЯ, НЕ БРОС-СА-АЙ! Зуб. УХОДИТЬ НАДО, ПАХАН! Саня Ферапонт. Прыщ. Сыч. Газон. И этот, как его, недоделанный? Урюк! Всех потерял к чертям собачьим! Ну и хрен с ними! Но беспокойство не оставляло, вгрызаясь где-то сбоку в желудок. Вот тебе и «в законе»! Подставил мужчин одного за другим. Как ни странно, вспоминая нелепые смерти бывших сотоварищей, Пахан чувствовал неуютную горечь. Всего можно было избежать. Но разве он виноват, что ветка сломалась? Что избитый пацан отрежет Прыщу его достоинство? А рысь? Как он мог знать? А то, что произошло здесь, на пасеке, вообще не поддаётся объяснению. И вот он один. Зачерпнув воды, Пётр пошёл обратно. Ни дать ни взять хозяин домой возвращается! Ещё бы баба, машущая платком на крыльце, и идеальная картина получится.

Эх, пожить бы здесь! Спать и жрать. Можно и пчёл развести, мёдом торговать. Пахан ухмыльнулся. Без еды он и недели не протянет. Да и зима не за горами. Отлеживаясь за пеньком, он перебрал все варианты и решился на верняк. Самому до людей не добраться. Оставалось – сдаться. Туристы рано или поздно вернутся, он им и отдаст себя на тарелочке. Люди, кажись, культурные, не пришьют же его! Повинную голову меч не сечёт. А как запахнет жильём и едой, там видно будет. Только не на зону. Погулять напоследок смерть как хочется. А если девчонка или ещё кто выпендрится? Чего, скажут, возиться? Пришить и без обузы! Как бы выслужиться перед ними, чтобы поверили? Ох, жрать охота!

Пётр уселся на крыльцо, наблюдал за заходом солнца и ковырял найденным гвоздем консервную банку. Не хлебом единым сыт человек. Консервами. Проткнув крышку, Пахан приложился к дырочке и высосал из банки всё, что смог. Поболтал, прислушался, как сайра бултыхается в обезжиженной ёмкости. Вытащил из дома ноутбук и хлабыстнул его о порог. Порылся в рассыпавшихся деталях, пытаясь найти что-нибудь острое. Не нашёл. А за аппаратуру должно быть туристы осерчают… Пётр размотал лоскуток, оторванный от робы, и взглянул на рану. Осколком вырвало кусок мяса чуть ниже плеча. Вздохнул, выкинул окровавленную полоску, оторвал новую и сделал перевязку. Хорошо хоть жив остался. А остальные червей кормят.