— В последний год войны я насмотрелся кое-чего плохого, — проговорил Финн и надолго замолчал.
Я уж думала, он больше ничего не скажет.
— Я вспыльчив, — наконец вымолвил он.
— Неправда, — улыбнулась я. — В жизни не встречала более уравновешенного человека…
Финн вдруг шлепнул ладонью по крылу. Я вздрогнула и осеклась.
— Я вспыльчив, — спокойно повторил он. — После демобилизации я вел себя скверно. В хлам напивался, затевал драки. В конце концов меня арестовали. Дали срок за побои.
Побои. Противное слово. С Финном оно никак не вязалось.
— Кого вы избили? — тихо спросила я.
— Не знаю. Прежде мы не встречались.
— А за что?
— Не помню. Я обезумел. — Финн привалился к капоту и сложил руки на груди. — Все время был на взводе. Он что-то сказал. Я ему врезал. И стал избивать. Меня оттаскивали вшестером, когда я бил его головой о дверной косяк. Слава богу, успели оттащить, прежде чем я раскроил ему череп.
Я молчала. Улица подернулась легким туманом.
— Он поправился, — сказал Финн. — Не скоро. Я сел в тюрьму.
— С тех пор вы кого-нибудь ударили? — спросила я, чтоб не молчать.
Финн невидяще смотрел перед собой.
— Нет.
— Тогда, может, дело не в вашей вспыльчивости?
Финн хохотнул.
— Я превратил парня в котлету — сломал ему нос, челюсть, четыре пальца, чуть не выбил глаз — и дело не в моей вспыльчивости?
— До войны у вас случались такие драки?
— Нет.
— Значит, причина, видимо, не в вас. В войне.
Хотелось узнать, что с ним было на фронте, но я не стала спрашивать.
— Паршивое оправдание, Чарли. Тогда все бывшие фронтовики должны оказаться за решеткой.
— Одни попадают в тюрьму. Другие возвращаются к работе. Третьи себя убивают. — Мысль о брате отдалась болью. — У всех по-разному.
— Ступайте под крышу, — резко сказал Финн. — Пока не промокрявились.
— Я американка, не понимаю ваш сленг, что это значит?
— Пока не промокли насквозь. Чаду это вредно, миссис Макгоуэн.
Я пропустила его слова мимо ушей и тоже привалилась к капоту.
— Эва знает?
— Да.
— И что сказала?
— Что питает слабость к красивым мужикам с шотландским выговором и тюремным сроком, а потому дает мне шанс. И больше об этом не вспоминала. — Финн покачал головой, волосы опять упали ему на глаза. — Она не из тех, кто осуждает других.
— И я не из таких.
— Но лучше вам держаться подальше от гнилого яблока вроде меня.
— Финн, в прошлом я порядочная девушка, а ныне — беременная без мужа. Эва — бывшая шпионка, ныне пьяница. Вы сидели в тюрьме, а ныне механик, шофер и спец в английских завтраках. Знаете, почему мы никого не осуждаем? — Я толкнула его плечом, потом еще раз, заставив посмотреть на меня. — Потому что никто из нас не вправе морщить нос на чужие грехи.
Финн все смотрел на меня, в уголках его глаз затаилась улыбка.
Я подтянулась и села на капот. Теперь лицо Финна было почти вровень со мной. Я подалась вперед и осторожно прижалась губами к его губам, вновь ощутив их мягкость и колючесть его подбородка. И опять его руки легли на мою талию. Только теперь я сама оборвала поцелуй. Я бы не вынесла, если б он снова меня оттолкнул.
Но он не оттолкнул. Его губы сами нашли мой рот. Сильные теплые руки притянули меня ближе. Пальцы мои исполнили свою мечту, зарывшись в его спутанные волосы, а его ладони скользнули под мою новую полосатую кофточку, но не отправились выше, а замерли на боках. Меня всю трясло, когда мы наконец оторвались друг от друга.
— Я измазал тебя солидолом. — Финн глянул на свои испачканные руки. — Извини, голубушка.
— Отмоется, — выговорила я.
Только мне не хотелось смывать его запах, вкус его губ и даже его солидол. Я хотела целоваться с ним, но мы были на улице и уже моросил дождь. Я слезла с капота, мы вошли в отель. Пойдем ко мне, в мой номер, — готовилась я сказать, но поймала тот особый взгляд ночного портье, бесстрастный и понимающий.
— Доброй ночи, мсье Килгор, доброй ночи, мадам Макгоуэн, — сказал администратор, заглянув в книгу регистраций.
— Великолепно, — пробурчала я, вваливаясь в свой одинокий номер.
Я успешно сгубила репутацию не только Чарли Сент-Клэр, но и миссис Макгоуэн. Мой Дональд был бы в шоке.
Глава двадцатая
Эва
Июль 1915
В Лилле Эву ждал подарок от Борделона — темно-розовый пеньюар тончайшего шелка, что проскользнет сквозь кольцо. Однако не новый. От пеньюара чуть пахло духами неведомой женщины, лишившейся его во время очередной реквизиции, дабы теперь в него облачалась Эва.
Чтобы изобразить радость, она представила, как поезд кайзера взлетает на воздух, и, приложившись щекой к нежному шелку, проговорила:
— Спасибо, м-мсье.
— Тебе идет.
Борделон откинулся в кресле, явно довольный тем, что отныне она соответствует антуражу его шикарного кабинета. Про себя Эва мрачно усмехнулась: надо же, какой эстет. Как обычно, в своем роскошном халате Рене дожидался, пока она смоет все запахи долгой вечерней работы, и теперь, когда на смену темному платью и полотенцу пришло шелковое облачение, ничто не оскорбляло его чувство прекрасного.
— Я подумываю куда-нибудь тебя свозить. — Откупорив графин с ликером из черной бузины, он, как всегда, плеснул на донышко себе и щедро наполнил ее бокал. — Торопливые ночные свидания мне не по нраву. Я планирую недолгую поездку в Лимож. С ночевкой. Пожалуй, возьму тебя с собой.
Эва пригубила ликер.
— Почему в Лимож?
— Здесь гнусно. — Борделон скорчил рожу. — Гораздо приятнее пройтись по улицам, у которых нет немецких названий. А еще я думаю открыть второй ресторан. Возможно, Лимож подойдет. Вот на выходных и осмотрюсь.
Два дня с Борделоном. Эву пугала не ночь, но именно дни, сулившие долгие трапезы, чаепития и совместные прогулки, когда надо следить за каждым своим словом и жестом. Все это измочалит еще задолго до постели.
Отложив партию в шахматы и допив огневой ликер, они перешли в спальню. По завершении неизбежного действа, Эва, выждав минуту-другую, влезла в рабочее платье, собираясь домой. Наблюдая за ней, Рене прицокнул языком:
— Весьма невежливо так спешить, когда и простыни еще не остыли.
— Я не хочу, чтоб пошли разговоры, м-мсье, — сказала Эва. Кроме того, она боялась, что ее вдруг сморит. А если во сне она заговорит по-немецки или по-английски? Даже подумать страшно. И как быть, когда в Лиможе они будут спать в одной постели? — Возникнут сплетни, что я не ночую дома. — Эва натянула чулки. — А б-булочник мочится в тесто, из которого печет хлеб для женщин, которые… якшаются с немцами.