Эва хорошо помнила, как однажды ночью она, двенадцатилетняя, зашла в ванную и застала мать за странным делом: расставив ноги, та орошала себя из резиновой груши с трубкой. «Я больше не хочу рожать от этой сволочи», — рявкнула мать, кивнув на стенку, из-за которой доносился храп отца. Видимо, спринцеванье сработало — Эва была единственным ребенком в семье.
— Ничто не даст стопроцентной гарантии. — Лили как будто прочла ее мысли. — Будь осторожна — беременная шпионка никому не нужна. Придется срочно переправлять тебя в Англию, потому что женщине, которая понесла от предателя, здесь жизни не будет.
Перспектива невеселая. Эва отогнала мрачные мысли и задала конкретный вопрос:
— А у тебя вот так бывало — против воли?
— Раз-другой я сидела на корточках перед немецким постовым, чтоб пропустил через границу.
Еще десять минут назад Эва ничего не поняла бы, но теперь благодаря откровенному курсу Лили уразумела, о чем речь. Хотя ей было трудно представить, что руководительница шпионской сети приседает перед незнакомым мужчиной, расстегивает ему ширинку и…
— И как… оно?
— Солоно, — усмехнулась Лили, но улыбка ее быстро угасла. — Ладно, проехали.
Шпионки обменялись мрачными взглядами. Эва запрокинула голову и глубоко затянулась папироской. Пожалуй, ей нравится курить. Если жизнь опять сведет с хозяйкой пансиона, ярой противницей табака, пусть эта дура идет к чертовой матери.
— Но почему на курсах в Фолкстоне никто даже не н-намекнул, что можно столкнуться с чем-нибудь подобным?
— Там этого не знают. И ты, если хватит мозгов, никому ничего не расскажешь. — Взгляд Лили стал очень серьезен. — Делай свое дело, только не докладывай капитану Кэмерону, майору Аллентону и прочим о деталях его исполнения.
Эву аж передернуло, когда она представила этакий доклад Кэмерону: ради информации я легла в постель к предателю.
— Умру, но не скажу!
— Правильно. Иначе сразу выйдешь из доверия.
Из всего услышанного за вечер это, пожалуй, было самым удивительным.
— П-почему?
— Мужчины, они странные. — Лили невесело улыбнулась. — Если женщина отдается врагу, значит, в ней, на их взгляд, мало патриотизма. Им не понять, что женщина умеет не влюбляться в каждого, с кем спит. Шпионаж и без того занятие малопочтенное, а уж через постель — и подавно. Ни в коем случае нельзя запятнать репутацию страны, мы должны шпионить как леди.
— Чушь собачья! — возмутилась Эва.
— Кто бы спорил, маргаритка, — усмехнулась Лили. — Но ты же не хочешь, чтобы тебя отозвали из Лилля? А это случится, если начальство решит, что симпатичный предатель вскружил тебе голову.
Эва стряхнула пепел, у нее опять свело живот.
— Неужели капитан Кэмерон так обо мне подумает?
— Он-то, может, и нет. Он порядочный малый, как говорят англичане. Но я знаю, что о нас говорят другие английские офицеры.
— Бля! — воскликнула Эва.
Брань наряду с курением уже давались легче. Лили смотрела на нее с улыбкой, которую Эва не вполне понимала. Что в ней — трезвый расчет, печаль, гордость?
— Вот так вот, — грустно сказала Лили. — Сучья работа, верно?
Да, мысленно согласилась Эва. Однако она любила эту работу, оживлявшую тебя, как никакая другая. Скрывая свои страхи, Эва небрежно пожала плечами:
— Кто-то должен это делать. Так почему не мы, если у нас получается хорошо?
Свесившись с кровати, Лили поцеловала ее в лоб. Эва села и положила голову ей на колени.
— Только не кидайся сходу в койку этого выжиги, — тихо сказала Лили, поглаживая ее по волосам. — А то я тебя знаю: стиснешь зубы — и вперед! Маленько его помаринуй, если удастся. Возможно, через две недели от кайзера мокрого места не останется, и тогда наступит совсем другая жизнь. А ты вернешься восвояси, не лицезрев Борделона без штанов.
Дай-то бог! — про себя взмолилась Эва. Лили ласково гладила ее по голове, чего она никогда не могла дождаться от матери. Эва стала молиться еще горячее. Сейчас она храбрилась, но стоило закрыть глаза и вспомнить прикосновение языка Борделона, как волной накатывала тошнота.
Глава пятнадцатая
Чарли
Май 1947
Мать вела себя осторожно, точно я была ощетинившейся кошкой, готовой задать стрекача. То и дело она касалась моей ладони или плеча, словно проверяя, что я никуда не делась. Наскоро расправившись с завтраком, заказанным в номер (кофе и сухие тосты), она, неумолчно щебеча, принялась паковать мои вещи.
— После Процедуры поедем в Париж и купим тебе что-нибудь новенькое. Этот розовый костюм уже никуда не годится…
Я раздраженно клевала свой тост. После бессонной ночи я была неразговорчива и, кроме того, уже отвыкла от светской болтовни за завтраком. Похмельная Эва до полудня лишь мрачно зыркала, из Финна не вытянешь слова в любое время суток. Разве что в три часа ночи.
Чарли, голубушка…
— Не горбись, милая.
Я выпрямилась. Рассеянно улыбаясь, мать подкрашивала губы. Вчера, когда она чуть не плакала и порывисто меня обнимала, я ее просто не узнавала. А сегодня она успокоилась и с каждым мазком помады как будто возвращалась к своему обычному гламурному «я». Наконец она завинтила тюбик, и я коснулась ее руки:
— Давай еще немного посидим и закажем какой-нибудь еды.
В кои-то веки Маленькая Неурядица изголодалась и не мучила тошнотой. К черту сухие тосты, я хотела английский завтрак Финна: бекон, хлеб, яйца всмятку…
— А кто будет следить за фигурой? — Мать усмехнулась и огладила свою талию. — Хочешь не хочешь, красота требует жертв.
— На кой мне сдалась твоя красота? Я хочу сожрать рогалик.
Мать опешила:
— Где ты набралась таких выражений?
От одной сумасшедшей карги, чуть не пристрелившей меня. Странно, я скучала по Эве.
— Перекусим в поезде. — Мать захлопнула чемодан. — А то еще опоздаем.
В дверях уже маячил коридорный. Я доела тост, мать смахнула крошку, прилипшую к моей губе, и поправила мне воротничок. Ну почему с ней я всегда чувствовала себя ребенком?
Ты и есть дите, — шепнул противный голосок в моей голове. — А потому не готова стать матерью. Ты ничего не знаешь.
Кто бы говорил, — возразила Маленькая Неурядица.
Перестань со мной разговаривать, — приказала я животу. — Мне надоело себя чувствовать виноватой. Ничем не могу тебе помочь. Я не гожусь в матери. Все так говорят.
А сама-то что думаешь? — спросила Маленькая Неожиданность.
Я промолчала, ощутив здоровенный ком в горле.