Звякнул колокольчик. Вдова и Куртиус вернулись домой. Эдмон в совершеннейшей панике торопливо натянул через голову сорочку.
– Эдмон! – позвала вдова. – Эдмон, ты где?
С трясущимися руками он помчался на ее зов.
И потом несколько дней он не появлялся на кухне. А когда все же появился под каким-то предлогом, было видно, что он ужасно смущен.
– О, ты тут! Я и не знал, что ты тут…
– А где ж мне еще быть. Обычно я нахожусь на кухне.
– Ну да, пока ты тут. И возможно, тебе лучше оставаться тут, до конца месяца. Возможно.
– Почему до конца месяца?
– Я не думаю, что ты у нас пробудешь дольше месяца. Ты не нравишься маман, а она привыкла все делать по-своему.
– О, Эдмон! Прошу тебя, Эдмон, помоги мне поладить с твоей маман. Я не хочу от вас уходить. Мне же некуда идти.
– Ты должна делать все, что она просит.
– Я буду! Я буду стараться изо всех сил!
– Тебе нельзя разбивать посуду и перекладывать вещи на другие места.
– Я буду стараться!
– И еще она говорит, что ты вечно прячешься и шпионишь!
– Я не хотела. Они должны мне заплатить, Эдмон. Мне еще ни разу не заплатили.
– И не проси об этом, Мари. Не серди их.
– Постараюсь. Это не всегда легко.
– И ты не должна снимать с меня сорочку.
– Не буду, Эдмон, больше не буду.
– Ты прислуга!
Тут я промолчала.
– Ты прислуга, а я твой самый младший хозяин в доме.
Я молчу.
– Однажды я стану портным!
Молчу.
– Однажды я буду великим портным. А ты – прислуга!
– Ты поможешь мне? – спрашиваю.
– Да, я постараюсь.
– Я хочу остаться.
– Тогда ты должна хорошо себя вести.
Я работала. Я была прислугой. Лучшей, насколько могла. Я испарилась. Я изобрела гениальную систему исчезновения, с помощью которой могла так спрятаться, что внешне меня можно было принять за прежнюю девочку, а на самом деле я стала другой. Я засунула все свои мысли и чувства глубоко в себя, и там, внутри, они пребывали в полной безопасности, но внешне я вела себя как заводной механизм. Мою пружину заводили их указания и задания, которые я выполняла механически, но безупречно. Я притихла и безропотно играла роль служанки, чтобы иметь шанс жить в этом доме. Но оставаясь одна, когда все они были далеко, я вспоминала о себе настоящей и вновь превращалась в Мари. Которая никуда не делась.
Глава пятнадцатая
Гражданин 2440 года
А сейчас я немного расскажу о больших событиях, имевших важное значение для Франции.
Потому что вдруг выяснилось, что я знакома с весьма знаменитыми людьми. Пока у нас в доме изготавливались и одевались восковые бюсты, в совершенно ином, как мне казалось, мире французский дофин женился на Марии-Антуанетте Австрийской. В Париже во время всенародных гуляний по случаю этой свадьбы не вовремя зажженный кем-то фейерверк вызвал панику, и в толпе были затоптаны насмерть сто тридцать три жителя Парижа, среди которых было немало женщин и детей. После фатальной давки Луи-Себастьян Мерсье был так взволнован и возмущен, что долго не мог успокоиться. Заполняя заметками свои записные книжки, он заметил, что через них красной нитью проходит одна тема – людских страданий. И в течение нескольких дней он никак не мог собраться с духом и пойти прогуляться по любимым улицам.
– Я теперь ненавижу этот город, Крошка, эту скотобойню, эту клоаку. Мы же самые обычные чудовища. На какие зверства мы способны!
Он долго беседовал с моим наставником и вдовой, пока та его со злобным выкриком не выгнала, и тогда он заглянул ко мне. Я его усадила, налила ему стакан вина из графина вдовы.
– Расскажите мне, – попросила я, – расскажите мне все. Да побыстрее. Пока вас не позвали назад.
И он поведал мне про раздавленные тела, крики и кровь. И что король ничего в связи с этим не предпринял. Мерсье снял башмаки и поставил на кухонный стол.
– Мои башмаки оскорблены, – объявил он.
– Я только что отдраила этот стол, – заметила я.
– Может быть, это правильно, что ты сидишь тут взаперти.
– Нет, не говорите так.
– Мир ужасен. Я не хочу в нем жить.
– Правда? Расскажите!
– Если бы только я мог бродить по просторам этой деревянной поверхности, отмытой и сияющей, по этой плоской земле, куда не ступала нога человека. Да, если бы только… но… но почему бы и нет? Да, именно так! Новый дом! Да, чистый! Да, Крошка, заставь все вокруг сиять, пустив в ход свою щетку!
Он схватил башмаки со стола и бросился вон из дома.
Мечтая о прогулках в куда более счастливом краю, Мерсье вознамерился написать путеводитель по Парижу будущего – городу без проблем, метрополису гармонии, утопии. Он хотел назвать свою новую книгу «Париж в 2440 году». Всякий раз приходя к нам в гости, он приносил исписанные листы и читал мне на кухне.
– В Париже 2440 года колеса экипажей не давят детей. Сам король частенько ходит по городу пешком, следуя правилам уличного движения, где бы он ни появлялся. На улицах нет грязи. Бедняки получают бесплатную медицинскую помощь. В 2440 году на площади, где некогда высилась жуткая крепость Бастилия Сент-Антуан, теперь возведен храм Милосердия.
В конце концов он дописал свою книгу и издал. В 1770 году многие парижане прочитали сочинение Мерсье и обнаружили, каким их город станет через шестьсот семьдесят лет. Написанная в лихорадке ярости, книга наполняла яростью своих читателей. Внезапно многие осознали, что им выпало жить в Париже не в то время: им претил 1770 год, они мечтали о 2440 годе. И Мерсье стал знаменит.
Вдова выставила в окне бюст Мерсье с табличкой, гласящей ГРАЖДАНИН 2440 ГОДА, чтобы прохожие могли останавливаться и любоваться ею. И толпы зевак, каждый день собиравшихся около ее магазина, вдохновили вдову на грандиозную задумку. Как-то днем вдова потащила Куртиуса, который едва успел подхватить свой черный мешок, к Мерсье. К вечеру они вернулись в компании с Мерсье и с новым гипсовым слепком. Вскоре слепок получил табличку ЖАН-ЖАК РУССО. Я узнала эту голову: то был Рену, мужчина в сером костюме, побывавший у нас в Берне вместе с Мерсье. В ту пору он скрывался, но потом вернулся в Париж и теперь выглядел совершенно больным. На следующей неделе все трое вновь отправились куда-то и принесли новую голову – с лицом дружелюбным и полным жизни. Голову снабдили табличкой ДЕНИ ДИДРО. После чего в доме появилась очень печальная голова, поименованная ЖАН ЛЕ РОН Д’АЛАМБЕР. Все эти люди несомненно были хорошо известны всем: я не знала, чем они прославились, но их головы явно заслуживали славы.