Темные небеса - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Столяров cтр.№ 74

Каждая жилка у нее мелко дрожит, каждая клеточка вибрирует соответственно вновь открывшимся обстоятельствам. Я примерно догадываюсь, что дальше последует, и прежде чем на лице Анжелы появляется призывно-ослепительная улыбка, прежде чем голос ее приобретает заманчиво-эротический, мурлыкающий окрас, говорю, что лучше подожду Лизетту внизу.

– Хочется на улицу. Три месяца просидел практически взаперти.

И не успевает Анжела слова сказать, не успевает она как бы случайно дотронуться до меня, как я выскальзываю из квартиры, аккуратно, без стука притворяя входную дверь. Лишь щелкает язычок замка, отрезая прежнюю жизнь.

Разумеется, это иллюзия. Прежнюю жизнь так просто отрезать нельзя. Она еще долго, как хроническая болезнь, будет тлеть где-то внутри.

И совсем плохо складывается наш разговор с Лизеттой. После первых же слов на меня горячим ливнем обрушивается поток неконтролируемых эмоций. За час, который мы вместе проводим, я узнаю о ней больше, чем за все предшествующие шестнадцать лет. Оказывается Лизетта прочла кучу моих статей, даже самые муторные, которых стесняюсь я сам, по многу раз слушала, просматривала и знает чуть ли не наизусть все мои выступления по радио и телевидению, помнит множество моих реплик, брошенных в свое время небрежно, вскользь, просто так, и некоторые из них потом долго и тщательно обдумывала. Меня потрясает атмосфера горячего обожания, которую я неожиданно ощущаю, атмосфера пристального внимания, преклонения, тайной, неразделенной любви. Лизетта взирает на меня так, будто я возвышаюсь над ней на недосягаемом пьедестале: вровень со мной парят лишь яркие, солнечные облака, и только изредка удостаиваю ее снисходительными замечаниями – их смысл она зачастую не способна понять. Бог, отвернувшийся от человека, которого он сам же и сотворил. Попутно – фоном – всплывают расплывчатые эпизоды, про некоего интересного мальчика (его лицо было не разобрать), про другого мальчика, пытавшегося, вот дурак, пощупать ей грудь, про каких-то зловредных подруг, воображающих о себе бог весть что, и еще множество чрезвычайно интимных подробностей, о которых я, честное слово, предпочел бы не знать.

Я не представляю, что с этим делать. Я против воли читаю Лизетту, как раскрытую книгу. Точнее – содержание книги само впитывается в меня, и этот спонтанный экстрасенсорный поток ничем не остановить. Я способен лишь, напрягаясь, слегка приглушить его, и потому все время, пока мы идем по Загородному проспекту, а затем по набережной Фонтанки, непривычно пустынной в этот воскресный солнечный день, я непрерывно, как заведенный, извергаю из себя целые водопады слов. Я говорю о том, что арконцы вовсе не собираются нас завоевывать, это спокойная, гуманистическая цивилизация, вообще – в космических завоеваниях смысла нет, и о том, что глобальный кризис – это когда множество людей во множестве стран – и в самых бедных, и в самых благополучных – вдруг начинает ощущать, что дальше так жить нельзя, и выражает это свое ощущение в спонтанных протестах; однако, как надо жить, не знает никто; арконцы здесь ни при чем, они послужили лишь спусковым крючком. Я говорю также о том, что бегство от реальности, эскапизм, который мы наблюдаем сейчас, это лишь сладкий морок, иллюзия освобождения, в этом смысле эмиграция на Терру нам ничего не даст, нам следовало бы измениться самим, позитивировать нашу цивилизационную суть, и о том еще говорю, что жизнь только кажется громадной, необозримой, что у нее не существует границ, а в действительности вдруг – раз, происходит какой-то скачок, и неожиданно выясняется, что от нее не осталось уже почти ничего.

Помогает все это плохо. Более или менее я прихожу в себя лишь в «Сапсане», на обратном пути из Петербурга в Москву, когда за окном вновь начинают плыть горизонты галактических российских пространств. Только тогда я немного дисциплинирую смысловую сумятицу и четко, как и полагается исследователю, отмечаю, что спонтанное считывание сознания, «ментальный прокол», происходит лишь с близкими мне людьми – с Лизеттой, Анжелой, Дафной. Даже от Лавенкова, которого я знал более двадцати лет, доносилось лишь очень слабое, почти неощутимое эхо, в котором почти ничего было не разобрать. Тут требовалось целенаправленное сканирование. А это, в свою очередь, означает, что если экстрасенсорный дар у меня не исчезнет (например, когда арконцы уйдут), то всю оставшуюся жизнь я буду обречен на сознательное одиночество. Не будет у меня ни близкой дружбы ни с кем, ни семьи, ни любви. Ведь невозможно жить с человеком, о котором тебе известно буквально все.

Вот какой вывод я делаю.

Не слишком приятный, поскольку, даже уже слегка успокоившись, я при воспоминании о разговоре с Лизеттой ощущаю под веками мучительную влагу стыда. Я словно увидел сквозь замочную скважину то, что мне совершенно не предназначалось, и радовало меня сейчас только одно – что еще нет у нас аппаратуры для записи и прослушивания таких экстрасенсорных коммуникаций. Конечно, ее когда-нибудь изобретут, обязательно изобретут, можно не сомневаться, и тогда вывернут нас наизнанку, вычерпают со дна души всю накопившуюся там липкую грязь, ничего нельзя будет скрыть, ни о чем умолчать, слава богу, что пока еще у нас этого нет…

30

В тот день, когда пришла весть о гибели Гленна Осковица, у нас шел дождь. Собственно, дождем назвать это было нельзя: серая морось проступала прямо из воздуха и стекала мелкими каплями по стеклам машины.

Направляясь к Белому дому, я, как обычно, прослушивал новости и, помимо упорного снижения курса доллара, что уже вторую неделю оставалось в СМИ темой номер один, помимо краткой сводки о положении на театре военных действий в Аравии, где за ночь ничего существенного не произошло, узнал, что джихадисты из «Фронта Кагонда Ману», что в переводе с языка игеросси означало «Сражающиеся с демонами», напали на поселок Чикомбе (северо-запад страны) и насильственно увезли оттуда более двухсот учениц местной государственной школы. Требования похитителей официально были пока неизвестны, но один из лидеров «Кагонда Ману» уже заявил, что девочек таким образом спасают от порожденного дьяволом западного воспитания; девушки должны выходить замуж, заботиться о семье и рожать детей, а не сидеть за партами и слушать порочные измышления христианских учителей.

Сначала я не связал это сообщение с Гленном, хотя знал, что несколько дней назад он вылетел по каким-то делам в Абуджу. Я лишь мельком ему посочувствовал: работать придется в очень непростой обстановке. Местная администрация наверняка сейчас стоит на ушах. Скажу честно: никакого дурного предчувствия у меня не было. Гражданская война в Нигерии длилась уже несколько лет, никого, кроме трех нефтяных корпораций, это особо не волновало (собственно, они и вели эту войну руками наемников), и если данное происшествие попало в топ новостей, то, видимо, из-за экзотичности самого события: двести похищенных девочек должны были тронуть сердца радиослушателей.

Помнится, в те минуты я гораздо больше был озабочен редким потоком машин, движущихся в одном со мной направлении. Явление для утреннего Вашингтона не слишком обычное: никаких пробок, никакой тесноты, никаких ожесточенно жестикулирующих полицейских. Такое чувство, что половина города сегодня на работу не вышла. Ну, не половина, ладно, преувеличиваю, пускай треть, четверть, пусть даже пятая часть, все равно, феномен социального эскапизма продолжает расти. Это привлекало мое внимание, поскольку неделю назад я делал по данной теме сообщение президенту: всего второй случай, когда он принимал меня в узком кругу. Надо сказать, что сведения, которые я для доклада собрал, поразили и меня самого. Согласно последнему социологическому мониторингу, в состоянии «бегства от жизни» пребывал сейчас почти каждый десятый американец. Колоссальная цифра для нашей страны, где напряженный труд (согласно Веберу, следствие протестантской этики) являлся одной из самых высоких и неоспоримых ценностей. Экономические потери от эскапизма оценивались уже в десятки миллиардов долларов, ничего удивительного, что сам доллар медленно, но неуклонно двигался вниз. Любая валюта держится прежде всего на доверии, а какое доверие может быть к той стране, где значительная часть населения просто не хочет работать. Некоторым утешением нам могло служить лишь одно: в Европе аналогичные цифры оказались еще тревожнее, здесь к эскапистам (в Европе их определяли как дауншифтеров) социологи относили от двенадцати до пятнадцати процентов трудоспособных граждан, и тенденция к их повышению была выражена отчетливее, чем у нас. Данных ни по Китаю, ни по другим азиатским странам разыскать мне не удалось, но косвенные параметры свидетельствовали, что там это явление имеет значительно меньший масштаб.