Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Николас Рейнольдс cтр.№ 60

Эти последствия вызвали бурную дискуссию в 1958 г., когда журнал Esquire собрался переиздать три коротких рассказа Хемингуэя о гражданской войне в Испании: «Разоблачение», «Ночь перед боем» и «Мотылек и танк». Тематика — и язык — рассказов отражала антифашистские настроения 1930-х гг. и шла вразрез с антикоммунистическими настроениями 1950-х гг. (В «Разоблачении» речь идет о выдаче старого знакомого контрразведке, а «Ночь перед боем» посвящена политическим представлениям американского солдата об Испанской Республике.) Хемингуэй позвонил с Кубы Альфреду Райсу, своему адвокату в Нью-Йорке, и потребовал опротестовать переиздание под тем предлогом, что Esquire (осуществивший первое издание) приобрел права только на однократную публикацию . Писатель настаивал на том, чтобы Райс не упоминал «какие-либо политические основания» .

Как человек, который никогда не упускал случая устроить тяжбу, — один из биографов Хемингуэя называл его «крайне жестким и агрессивным» — Райс в начале августа подал иск в суд штата Нью-Йорк, с тем чтобы остановить Esquire . В судебных протоколах он настаивал на том, что действия журнала нанесут «огромный вред и непоправимый ущерб истцу» . Райс приводил такие аргументы: «С течением времени отношение к работам автора может меняться как в благоприятном, так и в неблагоприятном направлении… Примером является изменение отношения людей… к России», наш военный союзник стал теперь «главным врагом». Намеренно или нет, Райс вторил тому, что Хемингуэй говорил Хотчнеру в 1951 г. насчет «Пятой колонны», которая превратилась в «подрывную» пьесу после начала холодной войны .

Хемингуэй рассерженно обвинил Райса в том, что тот подставил его: когда репортер The Times попросил прокомментировать сказанное, писатель взорвался, заявив, что человек, которого он впоследствии назвал «продувной бестией», приписал «ему то, чего он не говорил» . Хемингуэй отмежевался от Райса и сказал, что отказывается от иска: «Эти заявления сделал мой адвокат… а я позвонил ему и разнес его за это» . Писателя особенно расстраивал намек на то, что причиной запрета на переиздание были его политические страхи: «…если кто-нибудь думает, что меня беспокоят чьи-то домыслы о политических последствиях моих рассказов, то он ошибается». Две недели спустя Хемингуэй поблагодарил репортера The Times, за то что тот помог представить «сфабрикованную» историю в правильном свете и рассказать об этом . Иначе единственным, что осталось бы в печати, была версия Райса, которую телеграфная служба Associated Press разнесла бы «по всему миру», создав у читателей впечатление, что Хемингуэй «решил переметнуться на другую сторону, или засветиться в прессе, или сделать сразу и то и другое».

Не все поверили словам Хемингуэя. На следующий день после публикации The Times газета The Wall Street Journal отозвалась о Хемингуэе не так благосклонно. Она опубликовала 8 августа язвительную статью под заголовком «Старик и гонорар» :

Вполне возможно, что The Wall Street Journal была недалека от истины. Письма близким друзьям в 1950-х гг. говорили о том, что их писал человек, очень чувствительный к общественному мнению в США. По более практическим соображениям его очень сильно заботило, что думают кубинские власти о его политических взглядах.

Той весной и летом борьба между Батистой и Кастро на острове не позволяла расслабиться никому. Когда Кастро призвал ко всеобщей забастовке, Батиста разрешил гражданам стрелять в забастовщиков. По слухам, Кастро в свою очередь приказал уничтожать тех руководителей, которые не присоединятся к забастовке. В результате гражданское население стало избегать появления в общественных местах; даже в крупных магазинах вроде Woolworth’s практически не было посетителей . Хемингуэя беспокоили недавние похищения американцев — «новый… вид спорта», которым баловались люди Кастро. Знаменитый экспатриант мрачно шутил, что Кастро может принять у себя больше американцев Четвертого июля ^[10], чем американский посол, и что он, Хемингуэй, уже интересовался в посольстве, начал ли Кастро похищать агентов ФБР . Мэри он сказал, что в Finca Vigía вполне могут заявиться мародеры, «когда наступит беззаконие» . А стоит кому-нибудь обмолвиться о своих политических взглядах, как тут же нагрянет сельская полиция с обыском . Возможно, именно по этим причинам Хемингуэй сбросил в море оружие, которое хранилось на Pilar, и оставил дома лишь несколько ружей .

Поскольку жизнь на Кубе стала очень беспокойной, Мэри и Хемингуэй решили провести осень и зиму в Айдахо. Они соскучились по просторам американского Запада и надеялись, что временная смена обстановки пойдет им на пользу . В августе они арендовали дом в Кетчуме, а в октябре перебрались туда. Однако Куба не выходила у Хемингуэя из головы. Он внимательно следил за происходящим на острове: насилие там не прекращалось и конца этому не было видно. В ноябре он, как никогда, достал буквально всех. «Правых там нет — обе стороны отвратительны… ситуация не слишком хорошая, а перспектива убийственная, — писал Хемингуэй своему сыну Патрику. — Наверное, надо убираться оттуда. Будущее выглядит очень мрачно…»

А через несколько недель случилось невероятное. Череда побед повстанцев в конце лета и осенью 1958 г. глубоко деморализовала кубинскую армию и полицию. Батиста пришел к выводу, что победа Кастро неизбежна и что надо спасать свою шкуру, пока не поздно. Ранним утром 1 января 1959 г. он со своими приближенными погрузил награбленное на несколько самолетов DC-4 и сбежал в Доминиканскую Республику. На рассвете Куба осталась без правительства, а Гавана оказалась в буквальном смысле во власти беззакония. Толпы высыпали на улицы. То тут, то там раздавались выстрелы, мародеры врывались в отели в центре города и громили игорные столы. Кастро, находившийся за сотни километров от столицы, на другом конце острова, призвал по радио к спокойствию, водрузился на танк вместе с десятком своих сторонников и двинулся в сторону Гаваны. На всем протяжении шоссе, протянувшегося через остров, его приветствовали толпы ликующих людей. Когда он прибыл в Гавану, чествование напомнило американскому репортеру Джону Томпсону освобождение Парижа в 1944 г. Однако Кастро не собирался возвращаться к порядку, существовавшему ранее; он хотел изменить кубинское общество навсегда. «Теперь начинается революция», — провозгласил он .

Борьбе и сопутствовавшей ей неопределенности, казалось, пришел конец. Те, кто вроде Хемингуэя были против Батисты и поддерживали Кастро, теперь могли смотреть вперед, в будущее.

Новостные службы разыскали Хемингуэя в Айдахо и стали преследовать его в расчете получить какое-нибудь заявление. Мэри видела, что он написал на обороте открытки, прежде чем произнести это вслух: «Я верю в историческую необходимость кубинской революции и в ее долгосрочные цели» . Когда во время трансляции футбольного матча Rose Bowl позвонили из редакции The Times, Мэри слышала, как Хемингуэй сказал, что он «восторгается» новостями с Кубы. Она тут же одернула его — еще слишком рано предсказывать, как будут развиваться события. Кто знает, может быть, Кастро уже формирует расстрельные команды. Хемингуэй упирался, но в конечном итоге он, как человек, привыкший к осторожности в 1950-е гг., позвонил в отдел новостей The Times и попросил заменить «восторгается» на «смотрит с надеждой» .