Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Николас Рейнольдс cтр.№ 52

Досье номер 64–23312 не относилось к разряду дел о контрразведке или внутренней безопасности, а его содержание показывает, что бюро не занималось систематическим наблюдением за Хемингуэем и не вело расследования в связи с подозрениями в совершении преступлений вроде шпионажа . Много лет спустя, в июле 1955 г., один из сотрудников ФБР, проверявший дела 1938 г., пришел к выводу, что «ФБР не вело никаких расследований… в отношении упомянутого лица [Хемингуэя]». Бюро никогда особенно не симпатизировало и не доверяло Хемингуэю, но он глубоко заблуждался, когда в 1942 г. заявлял, что правительство США следит за ним, поскольку не верит в его благонадежность . Как и у всех остальных, его почта и звонки контролировались цензурой военного времени, но никто не уделял ему особого внимания и никто не следил за ним в Нью-Йорке или в Гаване с тем, чтобы выяснить намерения.

В июне 1947 г. Хемингуэй отправился в посольство в Гаване, чтобы получить знак официального признания своей службы в военное время — медаль «Бронзовая звезда». На фотографии церемонии он запечатлен в гуаябере с длинными рукавами — украшенной вышивкой кубинской сорочке, подходящей для официальных событий. Бравый полковник в парадной форме — кителе цвета хаки с галстуком и орденскими ленточками — наклонился к нему, чтобы прикрепить медаль к гуаябере. Перед этим, скорее всего, помощник зачитал благодарность в приказе за работу военным корреспондентом во Франции после высадки союзных войск с 20 июля по 1 сентября, а потом с 6 сентября по 6 декабря, когда Хемингуэй находился в Рамбуйе с Дэвидом Брюсом и на фронте в 22-м пехотном полку после взятия Парижа . В благодарности были слова о его «знании современной военной науки» и храбрости, которую Хемингуэй проявлял, «находясь под огнем в районах боевых действий» ради того, чтобы представить «читателям реальную картину тягот и побед, выпавших на долю солдата на переднем крае».

Но красивые слова не доставили радости Хемингуэю. На его лице выражение человека, который чувствует себя неловко и считает происходящее не совсем правильным. Он принимает медаль и благодарность в приказе, соответствующие ситуации, приобщает их к своим личным бумагам в усадьбе Finca Vigía и практически тут же сообщает Ланхему, что «все это дело с Бронзовой звездой выглядит очень странно». Он не знает предысторию, кто пробил это через систему и написал благодарность, но, на его взгляд, это «очень скользкое сочинение» . В определенной мере проблема заключалась в том, что Хемингуэй рассчитывал на более серьезную награду, соответствующую его делам на полях сражения, вроде креста «За выдающиеся заслуги», которым щеголял один из офицеров УСС в Рамбуйе . Возможно, он считал, что крест может освободить его от клейма скороспелого антифашиста, который не только подписывал воззвания и выступал с речами, но и зашел довольно далеко в сотрудничестве с НКВД.

Без креста жизнь текла дальше, как и прежде. В сентябре Хемингуэй написал Ланхему, что у него опять «черная задница [депрессия], причем в самой сильной форме» и что политические новости из Вашингтона «очень мрачные» . Замечание о том, что с него хватит войны, было другой формой неодобрения все более жесткой позиции администрации Трумэна в отношении Советов .

Менее чем через месяц он похвалил Геллхорн за осуждение того, как Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности обошлась с немецким композитором Эйслером. Ее статья вышла в журнале The New Republic 6 октября. Хемингуэй прочитал публикацию и объявил, что это «хорошо… Она всегда превосходна, когда борется за то, во что верит…» .

В ноябре 1947 г. Хемингуэй проанализировал для Ланхема слушания по делу «Голливудской десятки». Его вывод выглядел вполне здраво: «…все это было совершенно недостойно… и коммунисты, и комиссия выглядели отвратительно лживыми» . Он говорил, что у них, похоже, нелады с совестью. Дело не в том, что они были коммунистами, а в том, что они «проституировали, а не писали должным образом», т. е. строчили киносценарии, вместо того чтобы создавать серьезные произведения, а потом уже стали коммунистами ради «спасения своих душ». Это была старая песня: Хемингуэй частенько осуждал писателей, которые продались голливудским киностудиям и пожертвовали своей независимостью и художественной самобытностью.

Далее Хемингуэй рассуждал о том, что бы сделал он, если бы его вызвали в комиссию. Он бы объявил, что никогда не был коммунистом, а потом заявил бы, что члены комиссии «кажутся ему отвратительно лживыми, и произнес бы это в микрофон медленно и отчетливо» . В заключение он сказал бы, что «глубоко презирает их», что его отец, дед и прадед тоже презирали бы их и что за последние 30 лет видел лишь четырех честных конгрессменов.

Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности так и не предоставила Хемингуэю возможности приехать в Вашингтон и высказаться. Впрочем, у нее все же имелось досье на писателя, которое сильно перекликалось с досье ФБР (это и понятно, учитывая тесное сотрудничество двух структур). Там было упоминание о его поддержке Испанской Республики и коммунистов, сражавшихся бок о бок с ним. Однако, как и ФБР, комиссии так и не удалось доказать, что Хемингуэй сам был коммунистом и тем более советским шпионом. Надо полагать, что именно это, а также широкая известность избавили писателя от вызова в комиссию. Одно дело — издеваться над кем-нибудь вроде Эйслера или препираться с махровым коммунистом вроде Лоусона, и другое дело — вызвать на допрос американскую легенду .

Нельзя сказать, что «Голливудская десятка» тихо покинула сцену. Ее поведение во время допроса стоило ей поддержки многих умеренных представителей Голливуда. Однако немало других было готово протестовать . Драматург Артур Миллер предложил размещать объявления в газетах на полную страницу, а известные писатели вроде Томаса Манна подписались под кампанией . Арчибальд Маклиш, старый друг Хемингуэя, выступил против комиссии, обвинив ее в вынесении квазизаконных решений без предоставления жертвам защиты по закону. Он заявил, что комиссия подрывает дело защиты свободы больше, «чем все коммунисты на земле» .

Ряд друзей пытались убедить Хемингуэя сказать свое слово. Особенно настаивал на этом Милтон Вулфф. Когда эти двое познакомились в Испании, Вулфф уже был закаленным ветераном, командовавшим батальоном имени Авраама Линкольна в составе интернациональных бригад. Хемингуэю понравился этот человек, он написал, что Вулфф был таким же «высоким, как Линкольн, таким же худощавым, как Линкольн, таким же храбрым и хорошим воином, как командиры батальонов на поле боя под Геттисбергом» . Во время Второй мировой войны Вулфф служил в сухопутных силах США и в УСС, где заработал репутацию «горячего, радикального офицера, порождения депрессии и бруклинских сторонников либерализма… [а также] инакомыслящей, приносящей проблемы личности» . После войны он продолжил борьбу против оставшейся фашистской державы, т. е. франкистской Испании . Это был неутомимый организатор, писатель и оратор, не раз занимавший трибуну в комплексе Madison Square Garden в Нью-Йорке. Он не состоял в рядах Коммунистической партии, хотя вполне мог считаться ее членом, поскольку был на одной стороне с партией по многим вопросам и регулярно общался с ее руководителями. Его политическая активность гарантировала ему место в списках подозреваемых, которые вели ФБР и Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности .