Игры тестостерона и другие вопросы биологии поведения - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Сапольски cтр.№ 53

Кто был тот индуист много лет назад, одержимый числом 24? Мусульманин, уцепившийся за 70? Что за иудей решил, что у Бога есть особое пристрастие к числу дней в году и числу костей в теле? Кто придумал перебирать четки или переплетать нити молитвенной шали определенное число раз? Кто был этот человек, – в каждой из культур – чьи личные мучительные правила мытья превратились в стандартную ортодоксальную схему? В большинстве случаев мы этого никогда не узнаем: эти люди потеряны для истории.

Многие религиозные ритуалы когда-то были частными ритуалами больных ОКР: в этой мысли есть что-то щемящее. Многие клиницисты отмечают особое свойство ритуалов в ОКР и особое отношение больного к ним. Тщательные, изматывающие, всепоглощающие схемы действий, рабами которых становятся больные ОКР, часто отражают глубоко личные, тайные уголки их жизни. Если ритуалы основаны на уже существующих в культуре, им обычно необходимо что-то добавить – что-то личное, что-то более трудное и мучительное, чтобы удержаться на шаг впереди неизбежного ужаса, впереди своего Anfechtung. Если их ритуалы изобретены из воздуха, они все равно исполнены сокровенного, индивидуального символизма, что вылепливает матрицу личностной сути этого человека, и она может лучше всяких слов, выше понимания самого пациента демонстрировать основополагающее значение этих ритуалов для его личности. Иногда, если больной не в силах их подавить, ритуалы выполняются на глазах у других, но это предельно частное действие, вынесенное наружу.

Как происходит превращение мелких повторяющихся действий во всеобщий религиозный ритуал, узнать невозможно. В трудные времена, когда в обществе копится тревожность, возможно, другие хватаются за схему, по которой действует влиятельный человек, или, может быть, он сам предлагает ее в дар обществу – вот как я все это время угождал нашему Богу. Но происходит превращение, и человек с ОКР остается с зияющей пустотой на месте бывшей частной собственности. Мы привыкли к представлению о религиозных лидерах как о людях, которые жертвуют семейной жизнью, удовольствиями, богатством или самой жизнью на кресте или костре. Подозреваю, что трансформация ритуала – это еще один пример подобной жертвы, то есть во имя веры, во имя заботы о своем обществе в трудные времена, во имя блага всей паствы раскрывается Секрет: частное пространство повторений, правил и схем, где на время удается укротить дьявола, и Бог знает, что ты сделал все, что мог. Его раздают и копируют с тем же почтением, которое досталось бы видеоуроку аэробики. Экосистема веры предоставляет неожиданные возможности для мученичества.

VI. Эпилог: призрак псевдоверы и псевдопотери веры

Я долго распространялся о представлениях, связывающих метамагическое мышление шизотипиков с чертами религиозного образа мыслей, или о связке ритуальных императивов больных с расстройством навязчивости с чертами религиозной ритуальности. К этому можно добавить и другие современные данные, в том числе нейропсихические.

Альфредо Кастанеда. «Портрет истребителя», 1989

Например, «условно-рефлекторное суеверие» – дивная формулировка Б. Ф. Скиннера времен раннего бихевиоризма. Во многих (хоть и не во всех) сферах, вознаграждая особь за некоторое действие, вы повышаете вероятность, что она это действие повторит.

Если подойти основательно, можно постепенно сформировать у индивида выполнение сложносоставных заданий, повышая планку действий, приводящих к вознаграждению. Тому есть бесчисленные примеры, один из ярчайших – дрессировка цирковых животных.

А что, если давать вознаграждение случайным образом, независимо от того, что делает животное или человек? Ответом индивида будет что-то вроде: «Что я сейчас сделал, за что меня наградили? Что-то же я должен был сделать». И он повторяет любые действия, которые делал непосредственно перед наградой. Он пробует снова и снова, с небольшими изменениями, готовится попытаться еще раз, и тут… бинго! На него сваливается новая случайная награда, и его теория явно подтверждается: «Я знал, надо просто сделать это нужное количество раз и за это будет награда». Вы только что сформировали суеверное поведение.

Скиннер показал это на голубях. Выдавайте голодным голубям еду через случайные промежутки времени, и получите птиц, демонстрирующих суеверное поведение: в одной клетке голубь будет усердно скакать на одной ноге, его сосед – качаться с боку на бок, другой сосед – кружиться, и каждый будет убежден, что именно это действие приводит к награде. Я много раз видел, как суеверное поведение формируется у ученых. Попробуйте какую-нибудь сложную новую лабораторную технологию, которая почти никогда не работает. В один прекрасный день она обязательно выдаст идеальный результат – ни с того ни с сего. На самом деле это произошло из-за неведомой переменной, о которой невозможно догадаться: остаточные количества какого-то вещества в воде в тот день, солнечные пятна или колебания на токийской фондовой бирже. Но ученый так отчаянно рад, так хочет ухватиться за любой случайный фактор, который мог вызвать успех, что быстро изготовляет для себя самые разнообразные суеверия. Поскольку ученый не имеет понятия, какие действия привели к успеху, суевериями становятся они все, вплоть до того, чтобы в день следующего эксперимента надеть те же трусы, раз они приносят удачу.

Бывает ли, что люди или животные отучиваются от суеверий? Иногда, если они не очень зависимы от награды. Требуется лишь некоторая вариативность в повторении действий – случайная или намеренная: пропустил какие-то мелочи, сделал что-то немного не так, забыл о действии вообще – а награда все равно тут как тут. И вот тогда индивиду закрадываются в душу агностические подозрения: «Может, дело вовсе не в трусах?»

В широком смысле это учит нас, что в трудные моменты, когда люди (и другие животные) сильно нуждаются в поддержке, они особенно подвержены соблазну видеть причины и следствия там, где их нет. И очевиден переход от «суеверия» в психологическом жаргоне к повседневному смыслу слова. Недавние данные подкрепляют это с нейробиологической стороны: если повредить определенную часть мозга, животные будут более склонны к формированию суеверий и менее способны к выделению причинно-следственных связей для понимания того, как устроен мир. И отсюда следует стандартный для нейронауки вывод: индивидуальные различия в устройстве этой области мозга могут объяснить индивидуальные различия в готовности к суеверному поведению.

Есть и другие корреляции между аномалиями мозга и поведенческими схемами, вписывающиеся в тему этого очерка. Неврологи приходят к признанию, что определенные виды эпилепсии вызывают характерные изменения личности больных, и не только во время припадков. Возможно, самые удивительные изменения мы видим у индивидов с определенным типом припадков, сосредоточенных в височных долях мозга. Как описано в очерке «А какого размера у вас?», эти люди становятся крайне серьезными, теряют чувство юмора. Они обычно ведут себя стереотипным образом, избегая новых обстоятельств и людей. К тому же височные эпилептики становятся графоманами, им необходимо много, пространно писать. Самое интересное, что это расстройство также связывают с глубоким интересом к религиозным и философским вопросам. Нельзя сказать, что данная форма эпилепсии связана с религиозностью: речь именно об интересе к религии. (Это различие видно из слышанной мной прекрасной истории о покойном Нормане Гешвинде, знаковой фигуре в неврологии, впервые описавшем височный тип личности. Ординатор в клинике Гешвинда сообщил, что осматривал подростка с височной эпилепсией. Вероятно, стремясь подколоть великого врача и чуть-чуть проявить доминантность, молодой ординатор оговорился, что, кстати, пациент не совсем вписывается в схему Гешвинда. «Почему?» – спросил Гешвинд. «Знаете, я спросил парня, религиозен ли он, а он сказал, что нет». Гешвинд повел войско ординаторов в холл, чтобы найти пациента и показать то, что, как он был уверен, упустили при осмотре. Гешвинд обратился к эпилептику и спросил, религиозен ли он. Тот ответил отрицательно. И тогда невролог задал важнейший дополнительный вопрос: а почему нет? И парень пустился в бурные получасовые объяснения про буберовский анализ обращения Бога с Иовом, про расселловскую критику Нагорной проповеди, про Потоп как миф, изложенный в эпосе о Гильгамеше… в общем, Гешвинд ушел довольный.)