На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812-1814) и мемуары (1828-1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Август Фон Фосслер cтр.№ 40

Со Смоленска я должен был преодолевать все мыслимые опасности, тягости и лишения. Часто на марше я был под ружейным и артиллерийским огнем неприятеля, однажды едва не попал в плен; в Орше рисковал сгореть в доме, а днем накануне мне грозила опасность утонуть в Днепре. При выходе из Смоленска я еще был на коне, 16-го в Лядах я потерял своего доброго казацкого коня, который был не в состоянии идти далее. Мои спутники, у которых лошади были лучше, расстались со мной, и я шел по дороге один. В Орше мне повезло достать 1 пару новых шнурованных сапог, но на следующий день моя последняя лошадь, русский Konji, нагруженный амуницией, плащом и провиантом, был захвачен вместе с моим егерем.

Уже несколько дней эта лошадь была не в состоянии выдержать меня. Теперь же я был лишен лучшей защиты от холода, своего плаща. Хотя в Бобре я получил от одного вюртембергского офицера, которому я был незнаком, под честное слово в долг 2 дуката, а после еще 6 дукатов из вюртембергской полевой кассы, но деньги сами по себе не спасали меня ни от мороза, ни от голода. 24-го я получил странное и при тогдашних обстоятельствах совершенно невыполнимое поручение собрать идущих по одиночке егерей полка и держаться вместе. Хотя мне, пешему, и удалось убедить нескольких егерей последовать моему призыву, пока был день, но вечером, когда нужно было остановиться на ночевку и я, сам лишенный всего, никому не мог предложить ни куска хлеба, ни чего-нибудь иного, они рассеялись во все стороны. Хотя я и знал, что на следующий день, если я встречу майора, получу от него строгий выговор, но я не мог и не хотел даже пытаться удержать при себе приказами голодных.

С 24-го на 25-е я ночевал в сенном сарае, в который глубоко зарылся, спасаясь от холода. Следующую ночь я провел в лесу на голом снегу без огня, и если бы время от времени я не заставлял себя вставать, чтобы немного согреться, ходя туда-сюда, я бы, без сомнения, стал жертвой мороза. Однако через день удача улыбнулась мне, когда я встретил француза с двумя овчинными тулупами, один из которых он уступил мне за 3 дуката; это счастливое обстоятельство придало мне новые силы, и я быстрее продолжил свой путь.

На следующий день удача была еще благосклоннее ко мне: приближаясь к деревеньке, я встретил вюртембергского офицера, который обрадовал меня бесценным известием, что туда только что прибыл мой слуга с двумя хорошими лошадьми и моим багажом и спрашивал обо мне. Я поспешно отправился туда и нашел все так, как говорил офицер. Во всю свою жизнь я, наверное, не испытал большей радости, чем здесь. Теперь я снова был хорошо одет и на хороших лошадях, я больше не боялся холода. Я немедленно выступил, пусть и голодный, но снова согревшийся, а вечером устроился на ночевку в деревне, где в одном доме встретил собранных вместе унтер-офицера и около 15 егерей из моего полка, на хороших лошадях и хорошо вооруженных, которые до того следовали по боковой дороге, а теперь снова вышли на главную. У них было в избытке свинины и меда, и я был для них уважаемым гостем. Я не заставил себя долго упрашивать, жадно накинулся на предложенное мясо и наконец утолил уже 4 недели кряду не насыщаемый до конца голод. Здесь в этот вечер из-за неразумного употребления свинины, а затем холодной воды у меня появился понос, от которого я затем полностью избавился лишь 5/4 года спустя. Вероятно, для меня было бы лучше терпеть голод, и я хорошо представлял себе, что нанесу себе вред, но таких тяжелых последствий я не предполагал. Да и не уверен, даже если бы я их предвидел, если бы и знал, что после этого расстанусь с жизнью, — не уверен, повторю, что это удержало бы меня от того, чтобы снова наесться досыта, так я изголодался.

На следующий день я вместе с моими егерями достиг деревеньки рядом с Березиной, откуда мы собирались на следующее утро переходить через мост. При выступлении из Смоленска у меня было лишь на 1 день провизии — немного муки. Уже на следующий день я был вынужден есть конину, и если время от времени мне и попадалась лучшая пища, это были лишь крохи от других, которые из сострадания предлагали немного из того малого, что было у них, но этого никогда не хватало, чтобы я насытился. Даже лошадиного мяса я не мог получить в достаточном количестве: было слишком много желающих для этого жалкого блюда. В этих обстоятельствах волчий аппетит, с которым я накинулся на предложенную свинину, был очень естественен.

Погода во время перехода от Смоленска до Березины была очень переменчивой. Когда мы покинули этот город, мороз был еще лютый, но уже вечером потеплело. Наступила оттепель, продолжавшаяся несколько дней и сопровождаемая жестокими метелями. Но как только воздух снова успокоился, а небо прояснилось, вернулся мороз, хотя и в более умеренной степени, чем при Смоленске. Через 24 часа холод снова отступил и оставался умеренным до нашего прибытия к Березине.

Дороги в основном были очень плохие, и пеший преодолевал их с трудом. Много дефилей выматывали силы лошадей в такой же степени, как скользкая земля и гололедица во время оттепели. В целом местность представляла собой меньше препятствий, чем между Дорогобужем и Смоленском. В некоторых городах остались жители. В основном это были евреи, которые благодаря продаже жалкой снеди и покупке разных вещей извлекали хорошую выгоду, тогда как менее боязливые жители-христиане стремились отомстить разбитым неприятелям, грабя и убивая их.

Около деревеньки Зембин, верстах в 15 выше Борисова, по приказу императора были наведены два моста для переправы через Березину, после того как эта позиция была с большой кровью и крупными потерями отбита у адмирала Чичагова (Tchitsgakoff). Один из мостов был предназначен для повозок, другой для кавалерии и пеших. По обоим мостам можно было перейти уже 27 ноября, но по воле рока лишь немногие смогли воспользоваться легким и безопасным переходом. В то же время в этот день, теснимая наседающим неприятелем, к реке приблизилась вся масса армии. 28-го утром в первом часу наконец начался переход. Густые массы людей и повозок хлынули к мостам. Мост, предназначенный для повозок, вскоре был сломан, и хотя его много раз чинили, уже к полудню он стал совершенно непригодным. Не нашлось больше никого, кто бы снова починил его, каждый думал лишь о собственном спасении. Необозримые массы людей, коней и повозок хлынули на оставшийся мост. Давка была ужасной, бесчисленное множество людей и лошадей были смяты и раздавлены. Мост был так узок, что по нему могли пройти рядом только 2—3 человека. Тот, кто наконец достигал его, быстро устремлялся вперед — но недостаточно быстро для напиравших сзади. При входе на мост жандармы и офицеры пытались поддерживать порядок, но их усилия были бесплодны из-за становившегося все сильнее напора. Некоторых из тех, кто на мосту был недостаточно быстрым, напирающие сзади сбрасывали в воду. Многие бросались в реку, чтобы оттуда залезть на мост; одних снова сбрасывали ударами штыков и сабель, другие поплатились за эти попытки жизнью. Около 1 часа пополудни среди людских масс разлетелась весть о том, что идут казаки! Последние стали их добычей, пробиться к мосту было за пределами человеческих возможностей.