Людвиг Витгенштейн. Долг гения - читать онлайн книгу. Автор: Рэй Монк cтр.№ 70

«Я бы хотел, чтобы тебе не приходилось так много преподавать младшеклассникам, — писал ему Рассел 7 февраля, — это, вероятно, очень скучно» ^[553]. Витгенштейн ответил, что он действительно в последнее время чувствует себя неважно, но не потому, что преподавание в начальной школе ему претит:

Рассел писал, что он «гораздо больше любит Китай, чем Европу», «люди более цивилизованные — я снова туда хочу». Да, ответил Витгенштейн: «Я охотно верю, что Китай тебе нравится больше, чем Англия, хотя в Англии, несомненно, в тысячу раз лучше, чем здесь».

В переписке с Огденом есть несколько признаков того, что он уже начинает думать об Англии, чтобы находиться рядом хотя бы с несколькими людьми, с которыми можно поговорить. В письмах он часто спрашивает о старых друзьях в Кембридже и просит напоминать им о себе — особенно Джонсону и Кейнсу.

Во время летнего триместра Витгенштейн с нетерпением и удовольствием ждал встречи с Расселом, который планировал поездку на континент и хотел остановиться с женой и братом в их доме в Швейцарии. Сначала решили, что Витгенштейн присоединится там к Расселу, но потом всё переиграли и договорились провести вместе один день в Инсбруке. Тон писем, в которых они назначают эту встречу, теплый и дружелюбный, и пока нет никакого намека на ссору. Они обменялись комментариями о мрачной ситуации в Европе, рассказали друг другу, как долго они ждали встречи, и Витгенштейн ласково расспрашивал о жене и ребенке Рассела («Мальчик прекрасный, — ответил Рассел. — Сначала он выглядел точь-в-точь как Кант, а теперь больше похож на ребенка» ^[555]).

Встреча страшно разочаровала обоих; фактически это был последний раз, когда они встретились как друзья. Дора Рассел пишет, что «обстоятельства времени» испортили «эту встречу». Инфляция в Австрии была тогда на пике, и «повсюду рыскали вурдалаки и стервятники, туристы, которые за счет дешевой валюты хорошо проводят время за счет австрийцев»:

В конце концов, они сняли одну комнату, и Расселы заняли постель, а Витгенштейн спал на кушетке. «Но в отеле была терраса, где было достаточно приятно сидеть, пока Берти обсуждал, как перевезти Витгенштейна в Англию». Она активно отрицает, что они поссорились по этому поводу: «С Витгенштейном никогда не было просто, но я думаю, разногласия касались их философских идей».

Сам Рассел, однако, считает разногласия религиозными. Витгенштейна, писал он, «ранит тот факт, что я не христианин» ^[557], а он находится в это самое время «на пике своего мистического пыла» ^[558]. Он «уверял меня со всей серьезностью, что лучше быть хорошим, чем умным» ^[559], но тем не менее (Рассел, кажется, видит здесь изумительный парадокс) «боялся ос, и из-за клопов не мог оставаться в комнате, которую мы нашли в Инсбруке».

Позже Рассел, рассказывая о встрече в Инсбруке, давал понять, что Витгенштейн посчитал его слишком безнравственным, чтобы общаться, и поэтому оборвал все связи. Расселу нравилось считать себя безнравственным, и потому этот аспект встречи остался свеж в его памяти. Витгенштейн действительно не одобрял его сексуальное поведение и перед встречей в Инсбруке пытался наставить Рассела на путь созерцания, предложив ему почитать Religiösen Streitschriften Лессинга (Рассел пренебрег этим предложением). Но неверно, что Витгенштейн оборвал все контакты с Расселом после встречи в Инсбруке; он написал по меньшей мере два письма ^[560] после встречи, каждое из которых начиналось: «Давно от тебя нет вестей».

Есть свидетельства, что именно Рассел прервал общение. Возможно, его слишком утомила набожная серьезность Витгенштейна. Ведь верно как то, что Витгенштейн находился «на пике своего мистического пыла», так и то, что Рассел находился на пике своего едкого атеизма. Вдохновленный Оттолайн трансцендентализм «Сути религии» и «Мистицизма и логики» испарился, и его место заняло ярое антихристианство, проповедовать которое он никогда не упускал возможности, в привычной теперь роли публичного спикера и популярного писателя.

Сюда относится и более глубокая разница, на которой так настаивает Энгельман: разница между желанием улучшить мир и желанием улучшить самого себя. И опять же, дело не в том, что Витгенштейн стал более сосредоточен на себе, а в том, что Рассел изменился в противоположную сторону. Война превратила его в социалиста и убедила в срочной необходимости менять способ управления миром; вопросы о личной морали подчинялись наиважнейшей общественной задаче сделать мир безопасным. Энгельман рассказывает историю, которая ярче всего иллюстрирует эту разницу и определенно относится к встрече в Инсбруке:

Если это верно, то, очевидно, это Рассел смотрел на Витгенштейна как на слишком безнравственного, чтобы с ним общаться. Потому что сложно себе представить более категоричный отказ от этических представлений, на которые он опирался всю оставшуюся жизнь.

В любом случае Рассел больше не пытался общаться с Витгенштейном или убеждать его приехать в Англию. Если Витгенштейну понадобится сбежать от «гнусности и низости» австрийского крестьянства, это должно произойти без участия его старого учителя в Кембридже.

Витгенштейн не пользовался успехом как учитель начальной школы в Траттенбахе в значительной мере из-за того, что был слишком погружен в задачу. Его высокие требования и жесткие средства приведения их в жизнь не сбили с толку и не испугали только отдельных учеников; он вызывал неприязнь у родителей и не мог сладить даже с собственными коллегами. И он был вынужден согласиться с Расселом, что поскольку люди в Траттенбахе не носители какого-то уникального зла, то он, вероятнее всего, натолкнется на то же отношение в любом другом месте.