Людвиг Витгенштейн. Долг гения - читать онлайн книгу. Автор: Рэй Монк cтр.№ 137

Малкольм был докторантом в Гарварде, он приехал в Кембридж на осенний триместр 1938 года — учиться у Мура, и скоро попал под обаяние личности Витгенштейна. В его мемуарах эта личность самая запоминающаяся, и, по мнению многих, кто знал Витгенштейна, он там описан точно. Витгенштейна согрела доброта Малкольма и человеческое понимание, и во время недолгого пребывания последнего в Кембридже они стали близкими друзьями. После возвращения Малкольма в Соединенные Штаты он стал как заветным другом по переписке, так и бесценным поставщиком любимого Витгенштейном «Журнала детективных историй» (Detective Story Magazine) Street & Smith в то время, когда американские журналы в Англии было не достать.

Почему Витгенштейн настаивал на Street & Smith — а он настаивал: когда Малкольм прислал какой-то другой журнал, Витгенштейн мягко укорил его, спросив, почему он пытается быть оригинальным, вместо того чтобы прибегнуть к «доброму, старому, испытанному средству», — это тайна; он в то время практически не отличался от своего более известного соперника, Black Mask. Оба печатали «крутые» детективы, написанные в основном той же группой писателей, из которых самыми известными были Кэрролл Джон Дэли, Норберт Дэвис, Корнелл Вулрич и Эрл Стенли Гарднер. Рэймонд Чандлер опубликовал только одну историю в Street & Smith, и не самую известную пьесу под названием «Никаких преступлений в горах», а Дэшилл Хэммет и вовсе бросил к тому времени писать детективы.

В одном отношении, по крайней мере, дух лихо закрученных детективов сочетается с витгенштейновским: они оба разными путями осуждают важность «науки логики», примером которой служат, с одной стороны, Principia Mathematica, а с другой — Шерлок Холмс. «Я не пользуюсь дедуктивным методом книжных сыщиков», — поясняет Рейс Уильямс в типичной истории Street & Smith:

Этот честный парень с быстрой реакцией, скорый на стрельбу, похож на ковбоя в кино — так что, возможно, это не совпадение, что вестерн — любимый жанр Витгенштейна. К концу 1930-х годов, однако, его пристрастия расширились и стали включать мюзиклы. Он признавался Малкольму, что его любимые актрисы — это Кармен Миранда и Бетти Хаттон. Уставший и разочарованный лекциями, он то и дело шел на «фильмец» с Малкольмом, Смитисом или с кем-нибудь еще из класса. Он всегда сидел на первом ряду и полностью погружался в картину. Он говорил Малкольму, что это как «душ», смывающий его мысли, связанные с лекцией.

В то время было принято играть в конце фильма национальный гимн; ожидалось, что публика встанет и будет почтительно стоять. Эту церемонию Витгенштейн не выносил и зачастую выскакивал из кинотеатра до ее начала. Его раздражала кинохроника, которую показывали между фильмами. Когда разразилась война с Германией и кинохроника становилась все более патриотической и шовинистической, гнев Витгенштейна возрастал. Среди его бумаг есть черновик письма, адресованного создателям кинохроники, где он обвинял их в том, что они «верные ученики Геббельса». В то время его десятилетняя дружба с Гилбертом Паттисоном подошла к концу, когда он углядел в отношении Паттисона к войне что-то, что он принял за шовинизм. Это угрожало и его дружбе с Норманом Малкольмом. Услышав выкрики продавца газет о том, что немецкое правительство обвиняет британцев в попытке убить Гитлера, Витгенштейн заметил, что не удивился бы, будь это правдой. Малкольм возразил. Такой поступок, заявил он, несовместим с британским «национальным характером». Витгенштейн рассердился на это «примитивное» замечание:

Они примирились до возвращения Малкольма в Соединенные Штаты в феврале 1940 года, но на какое-то время перестали прогуливаться вместе перед лекциями.

У Витгенштейна была причина остерегаться националистических и антинемецких настроений, которые подстегнула близость войны. В день объявления войны, 3 сентября 1939 года, они со Скиннером были в Уэльсе, заехали к Друри и остались в отеле в Понтиприде. На следующее утро Витгенштейну приказали отправиться в местный полицейский участок: его немецкое имя вызывало подозрения у менеджеров отеля. К тому времени он был британским гражданином и мог без труда доказать это, но, как он сказал Скиннеру и Друри, в будущем ему следует соблюдать осторожность.

В первые два года войны Витгенштейн вынужден был оставаться лектором в Кембридже, несмотря на отчаянные усилия найти другую работу, связанную с войной, например в бригаде скорой помощи. В сентябре 1937 года, когда у него не получалось работать, он заставлял себя заняться чем-то еще. Но «как я найду силы на что-то еще, кроме военных дел, — спрашивал он, — если только меня не вынудят?» ^[1033] Когда началась война, он обнаружил, что его не заставляют заниматься чем-то другим, а наоборот, препятствуют. Что-то «полезное» ему не разрешали делать из-за его немецкого имени и австрийского происхождения. Продолжая читать лекции и работать над второй половиной книги, он страстно желал уехать из Кембриджа и, так или иначе, участвовать в борьбе. «Я чувствую, что медленно умру, если останусь здесь, — говорил он Джону Райлу. — Я бы лучше воспользовался шансом умереть быстро» ^[1034].

Он безуспешно пытался отговорить Малкольма от академической карьеры (насчет Смитиса он был уверен, что тот в любом случае не получит академического назначения — он «слишком серьезен»). Не может ли Малкольм вместо этого заняться физическим трудом? На ранчо или ферме, скажем? Малкольм отказался. Он вернулся в Гарвард, получил докторскую степень и занял пост преподавателя в Принстоне. В переписке Витгенштейн повторил свои опасения. Поздравив Малкольма с докторской степенью, он посоветовал ему пользоваться ею с умом и не обманывать себя и своих студентов: «Ибо, если я не ошибаюсь, именно этого и будут ожидать от тебя» ^[1035]. Желая ему удачи в академической карьере, он снова подчеркнул, что желание Малкольма обманывать себя будет непреодолимым: «Только чудом ты сможешь работать честно, преподавая философию» ^[1036].