Старый индеец протянул над гробом дрожащую руку.
— Куда вы их отнесете? — спросил Росс.
— В священное место на вершине горы. Абенаки всегда хоронят своих умерших лицом на восток. Так, чтобы они могли видеть восход солнца.
Росс судорожно сглотнул, пытаясь избавиться от кома в горле:
— Вы… вы покажете мне это место?
— Не могу. Ты не абенаки.
Росс знал, что ответ будет именно таким. Но это не помогло ему удержаться от слез. Он кивнул и потупил глаза, делая вид, что разглядывает носы своих ботинок. Внезапно он ощутил, что в руку ему что-то вложили. Конверт.
Внутри оказалась пожелтевшая от времени вырезка из газеты «Берлингтон фри пресс». Некролог Сесилии Бомонт-Пайк. Сверху — небольшая фотография, на которой Лия едва заметно улыбалась. Так улыбаются из вежливости, услышав не слишком забавную шутку.
— Возьми это себе, — сказал Эз.
— Но я не могу…
— Она была бы этому рада, — произнес старый индеец. — Она рассказывала мне, что видела тебя во сне.
— То есть… как это?
— Ей приснился мужчина, похожий на тебя. Он ловко управлялся со всякими диковинными устройствами, которых она в жизни не видела. Да, ты приходил к ней во сне. — Эз пожал плечами. — В этом нет ничего удивительного. Люди, разминувшиеся во времени, порой являются друг другу.
— Вы готовы? — тихо спросил Илай, и старый индеец кивнул.
С помощью ломов Уэсли Снип и Илай открыли крышку большего из двух гробов. Росс на мгновение зажмурился, двое из абенаки подались назад. Илай заглянул в сосновый ящик, где на темном прахе покоился пазл из пожелтевших, раскрошившихся от времени костей. Лишь правая рука оставалась нетронутой, сохранились все кости от плечевого сустава до кисти, лежавшей на том месте, где прежде было сердце.
Илай стоял, сжав кулаки так крепко, что ногти впились в ладонь. Детство его, казалось, ожило, когда Эз заговорил на языке, который когда-то вошел в состав крови и тек у него в жилах. Кчаи фанем та вдоза… Мать и дочь… Кчи Ниваскв... Великий дух… Носака ниа… Иди за мной… Илай не знал, где сейчас Сесилия Пайк и ее дитя. Но он надеялся, что они стали свидетельницами ритуала, который происходит у их могил.
— Олегвази, — произнес Эз. — Покойтесь с миром. — Повернувшись к остальным, он сказал: — Покинув эти места, я жил среди людей племени оджибве. При рождении ребенка они проводят особый обряд. — Он достал щепотку табака из холщового кисета, высыпал на могильную плиту и поджег. — Это делается для того, чтобы Мировой дух признал нового человека и взял его к себе, когда тот оставит сей мир. Сегодня я хочу дать имя своей внучке.
Эз обвел собравшихся взглядом, словно давая им возможность возразить, сказать, что ребенок, умерший семьдесят лет назад, не нуждается в имени. Но все молчали.
— Лили! — позвал он, повернувшись лицом на восток.
Илай почувствовал, как в его горле рождается отклик, и повторил:
— Лили!
Эз повернулся к северу:
— Лили!
Старый индеец еще дважды произнес имя своей внучки, глядя на запад, потом на восток. Когда Эз снова посмотрел на Илая, пошел снег. Коснувшись своей головы, Илай снял несколько лепестков розы, застрявших в волосах.
— Пора, — изрек Эз. — Открывайте гроб.
Небо внезапно потемнело, стало багровым, словно проступивший под кожей синяк. Росс Уэйкман застыл как вкопанный, явно ожидая, что в воздухе вот-вот возникнет материализовавшийся призрак. Честно говоря, Илай разделял эти ожидания.
Когда Уэсли открыл ломом маленький гробик, точнее, сгнивший деревянный ящик для яблок, тот развалился на куски. Содержимое — кучка темных изогнутых костей — вывалилось на землю. Все подавленно молчали. Но даже Илай, не привыкший к подобным зрелищам, заметил нехватку весьма важной части — черепа.
— Э-э-э… Уэсли? — вопросительно взглянул он на старого доктора.
Уэсли Снип, крякнув, опустился на колени, надел перчатки и принялся перебирать лежавшие перед ним останки.
— Здесь ребра и позвонки, — сообщил он. — Но для новорожденного младенца они слишком крупные. По-моему, они вообще принадлежат не человеку.
— Черт подери, тогда чьи же они? — выдохнул Илай.
— Скорее всего, бараньи, — пожал плечами Уэсли. — Бренные останки барана, из туши которого нарезали отбивных.
В этот момент Илай четко осознал, что раз и навсегда избавился от пристрастия к мясу. Он опустился на колени рядом с гробом, и Эз последовал его примеру. Они наблюдали, как небо раскололось, обрушив на землю сплошной ливень из лепестков роз. Белая вуаль легла на разверстые могилы, стыдливо укрыла бренный прах. Неистовый ветер, подхватив лепестки, взметнул их вихрем, и, вновь опустившись на землю, они сложились в инициалы: «Р. У.».
Во сне Руби одолевали дурные предчувствия. Они метались у нее в груди, подобно разъяренному льву, и рвали ее сердце когтями. Очнувшись, она попыталась сесть, но лев прижал ее к матрасу своими когтистыми лапами, навалился всей тяжестью, мешая дышать.
Кто-то плакал. Люси?
Нет, это плакал грудной младенец. Жалобное хныканье проникало в ярко светившуюся щель под дверью. В коридоре горел свет. Руби наконец удалось сесть. Но тут лев, поселившийся в ее груди, нанес сокрушительный удар лапой.
Прижав руки к сердцу, она повалилась на пол. В момент предельной ясности, которую иногда порождает сильнейшая боль, Руби внезапно поняла, что это был за ребенок. А еще ей стало ясно, что во сне она разговаривала с Сесилией Пайк.
Росс проехал уже несколько кругов. Осознав, что обманывать себя больше не имеет смысла, он затормозил у обочины, вышел из машины, улегся на капот и уставился в небо, ладонью прикрыв глаза от солнца.
— «Р. У.», — произнес он вслух и расплылся в улыбке. — «Р. У.».
Он видел это, видел ясно как день: из лепестков роз сложились его инициалы. Заметили ли это другие, не имело никакого значения. Росс ощущал, как солнечные лучи прикасаются к его лицу. В ослепительной небесной голубизне проплывали облака, принимающие самые неожиданные формы — длинношеих жирафов, чайных чашек, дикобразов. Человек, не лишенный фантазии, глядя на эти облака, мог увидеть все, что душе угодно. Росс немного подвинулся, освобождая место на капоте. Теперь рядом с ним мог лечь кто-то еще.
— Что значит — «останки ребенка отсутствовали»? — спросила Шелби, сидя рядом с Россом на крыльце своего дома. — Существует свидетельство о смерти девочки. Я сама его читала.
Итан, только что выполнивший на своей доске очередной пируэт, помахал им рукой:
— Ма! Ты видела?
— Это было впечатляюще! — откликнулась Шелби и несколько раз хлопнула в ладоши. — Тело мертворожденного ребенка должен был осмотреть судмедэксперт, — заметила она, снова повернувшись к брату.