Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Бойд cтр.№ 31

Многие англичане, посетившие Третий рейх в первые недели его существования, были согласны с Конвелл-Эвансом. Они вспоминали гостеприимное отношение, чистые и опрятные дома, заботу крестьян о своей земле, пиво и, главным образом, общение с обычной воспрянувшей духом немецкой молодежью, которой было гораздо больше, чем агрессивных коричнерубашечников. «В воздухе запахло весной», – писал американский писатель Мартин Флавин в марте 1933 г.:

«Почки набухают и лопаются. Кругом чистота и красота. Никакого даже минимального намека на беспокойство. В деревне – красиво и тихо, а в городе слышно даже, когда булавку уронят. Франкфурт-на-Майне (в котором написаны эти строки), возможно, самый красивый маленький город в мире. Наверное, у меня есть предрасположенность к немцам и всему немецкому. Чистота, эффективность, порядок, умение – мне это нравится. Мне нравится молодость, сила и ощущение того (неважно, правда это или иллюзия), что все куда-то движется, что есть цель. Мне нравится трагизм их судьбы, они опоздали и с такой трогательностью стараются наверстать упущенное. Я вижу великолепную иронию в желании догнать то, что у них, вполне возможно, уже есть, и ждет только появления густого черного облака, зависшего на небе на востоке» ^[280].

Впрочем, следующий пропагандистский трюк Геббельса наверняка должен был охладить пыл многих энтузиастов. Нацисты провели показательное сожжение книг в тридцати с лишним университетских городах. В связи с такой акцией можно было вспомнить слова Гейне «там, где жгут книги, будут сжигать людей».

Шестнадцатилетняя Димфна Лодевикс на год приехала в Мюнхен из Австралии, чтобы поучиться в одной из немецких средних школ. Она очень быстро привыкла в начале и в конце каждого урока приветствовать поднятой рукой портрет фюрера, а также писать сочинения на темы в духе «как немецкая девушка может служить своему народу». 10 мая вместе с матерью девочка стояла в толпе жителей, наблюдая «прекрасную факельную процессию красиво одетых студентов, которые шли по залитым светом улицам города». Выйдя на Королевскую площадь, участники процессии зажгли огромный костер. Вокруг этого костра лежали тысячи книг, которые нацисты сочли дегенеративными или «антинемецкими». Пожалуй, девочка была еще слишком молода, чтобы понять, что происходит, поэтому «горящие факелы, охваченные огнем книги, отблески пламени и одежда студентов» показались ей «восхитительными» ^[281].

Поразительно, но ученый Конвелл-Эванс (имевший докторскую степень Оксфордского университета) также спокойно наблюдал подобное варварство. «Было любопытно увидеть, как жгут книги в [Кенигсбергском] университете», – писал он, словно рассказывал о футбольном матче. Профессор отмечал, что сожжение книг – это традиция, начатая Лютером, которая имеет «скорее символический, чем всеобъемлющий характер» ^[282]. Конвелл-Эванс пытался предать этому шокирующему инциденту некое подобие респектабельности, что делали многие иностранные сторонники Гитлера в последующие годы.

Сожжение книг в Берлине прошло с большим размахом. На площади между университетом и оперным театром собралось 40 тысяч человек. Факельная процессия студентов протянулась на 7,5 километра. Вместе с процессией следовали грузовики и автомашины, на которых перевозили «проклятые» книги. Вот как корреспондент американской газеты «New York Times» Фредерик Бирчалл описывал это событие: «Присутствовали все студенческие корпорации: зеленые, красные, фиолетовые и синие фуражки, представители клубов дуэлянтов в роскошных шерстяных беретах, белых рейтузах, синих куртках и в сапогах со шпорами. Они несут знамена, поют нацистские и студенческие песни. К полуночи они подходят к большой площади. На гранитном тротуаре, покрытом толстым слоем песка, возвели огромный похоронный костер из сложенных под углом поленьев площадью около двенадцати футов и пять футов высотой».

Сожжение книг в Берлине наблюдали леди Рамболд с Констанцией, которых в целях безопасности сопровождали несколько молодых и сильных дипломатов. Констанция описывала, как, проходя мимо кострища, студенты бросали в него свои факелы. Вскоре костер загорелся, и языки пламени поднялись высоко в воздух. Леди Рамболд сочла, что студенты совсем сошли с ума. Жена британского посла задавалась вопросом, почему немцы, раз уж они с таким энтузиазмом взялись за уничтожение еврейской литературы, не сожгли и Библию, что «было бы вполне логичным» ^[283]. Дамы прослушали выступление одетого в нацистскую форму руководителя студенческого союза, который призвал студентов хранить чистоту немецкой литературы. По мере сжигания книг оглашали имена их авторов: Зигмунд Фрейд – «за фальсификацию нашей истории и унижение ее героев», Эрих Мария Ремарк (написавший «На западном фронте без перемен») – «за профанацию немецкого языка и высших патриотических идеалов». Список неугодных нацистам писателей, казалось, был бесконечным. Кроме книг, написанных авторами-евреями, в костер летели произведения Томаса Манна, лауреата Нобелевской премии по литературе 1929 г., Хеллен Келлер и Джека Лондона. С особым рвением в огонь бросали брошюры и книги, изъятые из Института сексуальных наук доктора Магнуса Хиршфельда. В полночь на трибуну поднялся Геббельс и объявил, что «интеллектуализм мертв… немецкая душа снова может самовыражаться».

Костры из книг горели по всей стране. Корреспондент Бирчалл так закончил свою статью: «С дымом в небо уходят не только энтузиазм и предрассудки студентов. В эту ночь сожгли старый немецкий либерализм или то, что от него осталось» ^[284]. Гитлер находился у власти ровно сто дней.

К лету 1933 г. разногласия по поводу того, как относиться к нацистской революции, только усилились. Иностранцы с уже сложившимися политическими взглядами находили в германской действительности достаточно подтверждений правильности собственных воззрений. Туристы, которые не относили себя ни к правым, ни к левым, возвращались на родину без какого-либо четкого понимания ситуации. Чем объясняется реализация социалистических принципов – идеализмом или диктатурой? Добровольные трудовые лагеря – это филантропия или за их фасадом скрывается что-то более зловещее? Как воспринимать бесконечные парады, свастики и массу людей в униформе – как проявление национальной гордости или предвестие будущей агрессии?

Даже разбирающиеся в политике люди терялись в догадках. Иностранцы старались игнорировать слухи о том, что людей забирают из домов посреди ночи, пытают и запугивают. Они старались сосредоточиться на позитивных сторонах национал-социализма, надеясь, что негативные аспекты исчезнут сами по себе. Правда, игнорировать преследования евреев было не так-то просто. Но не будем забывать, что многие посещавшие Германию иностранцы сами были в той или иной степени антисемитами. Таким людям казалось, что горе кучки евреев – это небольшая плата за воссоздание великой нации, способной остановить коммунистическую угрозу.