Комиссия состояла из трех врачей. Первый был похож на человека, который придерживается философии «а ну-ка возвращайтесь к работе, бездельники», а второй был полон сочувствия к пациентам с неврастенией или, как их еще называли, контуженым. Третий врач держал свои эмоции при себе. Джеймс выдержал все тычки и постукивания, а затем начал отвечать на шквал вопросов, которыми забрасывала его комиссия. Все это напоминало Судный день. После опроса Джеймс безучастно сидел на одном месте и почти не двигался, пока не был объявлен вердикт: он идет на поправку. Отдых принес ему пользу. Пока что он не был готов вернуться на фронт, но это ненадолго. На следующий день он должен был сообщить об этом в ближайший призывной пункт и получить указания насчет «облегченной службы». Бумажная работа. Он снова наденет форму и будет вносить свой вклад в победу.
Джеймс пошел домой.
От одной только мысли о форме он содрогнулся. Он не хотел покидать своей безопасной комнаты. Но, может, ему не помешает ненадолго вырваться из-под чрезмерной опеки матери.
На следующее утро он принял ванную, надел свою форму и отправился вверх по Викаридж-роуд в сторону города.
Афродита
Надеюсь, что это ты – 4 июня, 1918
– Ты любишь моего брата, так ведь?
Хейзел вздрогнула. Была середина дня, и девушка гуляла вокруг церкви, любуясь цветами. Она резко развернулась и чуть не врезалась в девочку. Девочку с кудрявыми волосами.
Маргарет.
– Можешь звать меня Мегги, – сказала девочка. – Так ты его любишь?
Хейзел сделала шаг назад.
– Я…
– Потому что я могу передать ему записку от тебя.
Хейзел моргнула.
– Твоей маме это не понравится.
– Я ничего ей не скажу, – сказала Мегги таким тоном, словно это было самое очевидное решение в мире. – Поэтому ты осталась в Челмсфорде? Надеешься его увидеть?
Неужели намерения Хейзел были настолько очевидными?
Хейзел продолжила прогулку по парку, но теперь в компании Мегги.
– Мегги, – начала Хейзел. – Как Джеймс себя чувствует? Он… в порядке?
Мегги серьезно обдумала этот вопрос.
– Мама говорит, что он будет в порядке, но папа не так уверен.
Удар в сердце.
– А что думаешь ты?
Мегги прошла немного дальше и повернулась к Хейзел.
– Я думаю, что он очень нуждается в чем-то, и ему не станет лучше, пока он это не найдет, – сказала она. – Мама надеялась, что это можешь быть ты.
– Но теперь она так не думает?
Мегги покачала головой.
– Нет. Не думает.
Хейзел шла вперед с отсутствующим взглядом.
– Думаю, – медленно сказала она, – я тоже на это надеялась.
Афродита
Работа – 4–9 июня, 1918
Джеймс работал всю неделю. Хейзел репетировала всю неделю.
Первые несколько дней в призывном пункте были невыносимыми. У них не нашлось ни работы, ни письменного стола, поэтому он сидел на скамейке, пока для него придумывали бессмысленные задания. Часы тянулись очень медленно, и ему было все сложнее концентрироваться на происходящем. «Я никогда больше не увижу Хейзел».
Сидя за пианино, Хейзел восстанавливала свои умения и гибкость рук. Она старалась сосредоточиться, но в голове постоянно проносилась настойчивая мысль: «Что, если Джеймс никогда не захочет меня видеть?»
Наконец, в призывном пункте для Джеймса нашли работу: разбирать досье призывников и обновлять их, сверяясь со списком потерь. Это было мучением. Многие из погибших парней были его друзьями детства или их старшими братьями, а иногда – их отцами. Куда ни глянь – горе и скорбь.
Иногда, по дороге домой, он слышал фортепианную музыку из дома викария, и это болезненно напоминало ему о Хейзел.
В субботу, восьмого июня 1918 года, в Нуайон-Мондидье, во Франции немцы начали операцию «Гнейзенау» – четвертую из пяти операций своего «Весеннего наступления».
В воскресенье, девятого июня 1918 года Джеймс согласился пойти в церковь со своей семьей, но Хейзел была в детской воскресной школе, и не видела его, как и он ее.
Тихий, пожилой викарий молился, чтобы война поскорее закончилась.
Аид
Пусть это буду я – 14 июня, 1918
Джеймс сидел за столом со своей семьей. Иногда он улыбался и говорил о работе.
«Я знаю кое-что, о чем никто больше не знает», – думала его сестра.
В пятницу, на той неделе, Джеймс с Бобби пошли на прогулку. Они вышли из города и отправились бродить по лесу, рядом с ручьем, который нравился Джеймсу в детстве, а Бобби – ярый бойскаут – просто его обожал. Вечера тянулись долго, и Бобби принес свой бинокль. Он показывал старшему брату птиц и называл все растения, которые можно есть. Джеймс был впечатлен: детское хобби принесло пользу. Если бы Бобби отбился от своего отряда на войне, у него были бы высокие шансы на выживание.
Мысль о том, что Бобби мог бы оказаться на войне, словно ударила Джеймса под дых. Он остановился. Бобби ничего не заметил и продолжил болтать, рассматривая бурундука в свой бинокль. Какой прекрасный ребенок.
Джеймс держал в руках новорожденного Бобби. Играл с ним в игрушки, читал сказки, учил ходить и прикручивал руль к его крошечному велосипеду. Постепенно Бобби становился юношей, но для Джеймса он оставался младшим братом.
Он увидел обожженное и окровавленное тело Бобби, валяющееся в траншейной грязи.
«Пусть это буду я, – сказал он небесам. – Я уже сломан. Помоги мне выздороветь и пошли обратно, чтобы я мог умереть вместо Бобби. Там мне самое место».
Афродита
Искалеченный – 14 июня, 1918
Бобби убежал за бурундуком. Джеймс подождал его, слушая щелканье и трескотню птиц, а затем направился обратно, зная, что Бобби найдет дорогу домой. Он знал, что ему нужно сделать до возвращения на фронт. У него осталось одно незавершенное дело.
Джеймс свернул на Викаридж-роуд и чуть не столкнулся с молодой женщиной.
– Простите… – начал он.
– Привет, Джеймс, – сказала она.
Две пары удивленных глаз, два бьющихся сердца.
Он снял шляпу и посмотрел в ее взволнованные, умоляющие глаза. Все мысли в его голове перепутались, и он почти ничего не видел перед собой.
– Почему ты здесь?
Его слова прозвучали резко, как обвинение. Джеймс тут же пожалел о них, но было уже поздно. Она отступила на шаг и отвела взгляд, а затем гордо подняла голову.
– Я приехала, чтобы узнать, жив ли ты, – сказала она. – И помочь тебе поправиться, если ты пострадал.