Меланхолия сопротивления - читать онлайн книгу. Автор: Ласло Краснахоркаи cтр.№ 76

У выхода стояли двое солдат, и когда человек в телогрейке дошел до них, они схватили его и, вытащив из зала, захлопнули двери.

Слышно было, как они волокут его вниз по лестнице, но затем шум затих, офицер одернул мундир, а сидевшие у стены стали следить за тем, как он справится с яростью, еще минуту назад буквально разрывавшей его на части.

Трудно было понять, чего ожидал от него каждый из присутствующих, но скорее всего – за исключением одного – все ждали, что лейтенант сделает какое-то адресованное лично им замечание, скажет что-нибудь об этой твари в фуфайке, и это сплотит их и позволит им тоже высказать свое возмущение.

За исключением одного – потому что на Эстера состоявшийся у него на глазах допрос подействовал вовсе не так, как на остальных: то, что здесь прозвучало и что выяснилось из бурного диалога о человеке со скованными за спиной руками, не возмутило его, а повергло в еще более безысходную, чем прежде, апатию, окончательно утвердив его в мысли, что Валушка, попав в окружение подобных людей, а все признаки говорили как раз об этом, конечно, не мог среди них уцелеть.

Эстер уже не хотел, да и не имел возможности о чем бы то ни было «заявлять», равно как и принимать участие в яростном перешептывании, которое – поскольку лейтенант между тем овладел собой и никаких «лично им адресованных» замечаний и «сплачивающих» взрывов эмоций с его стороны не последовало – сидевшие у стены затеяли между собой; ибо Эстеру было все равно, «какой негодяй этот голодранец!», его не интересовало, «берет ли вообще таких изуверов пуля?!», и когда, явно в расчете на одобрение, сидевший по соседству господин Волент прошептал: «Этот безбожный злодей не заслуживает даже смерти, не так ли?» – то на этот раз Эстер отреагировал на попытку дружеского сближения ничего не значащим кивком.

Объятый со всех сторон негодующим шепотом, он продолжал неподвижно сидеть, измученно глядя перед собой, и даже не заметил, как остальные неожиданно замолчали.

Он не услышал, как открылась дверь, и не поднял головы, когда кто-то бесшумно проследовал мимо него, не заметил, как лейтенант вызвал на середину кого-то из тех, кто сидел у стены, а когда все же встрепенулся, то вполне мог бы удивиться, обнаружив на месте уведенного пленника своего тучного соседа, а сзади, в дальнем углу, – Харрера, который что-то лихорадочно рассказывал госпоже Эстер; но удивления Эстер не испытал, неожиданная для него смена действующих лиц нимало не поколебала его полного равнодушия к происходящим событиям, и поэтому он не придал никакого значения тому, что Харрер – в то время как женщина, оставив его в углу, направилась к лейтенанту для того, вероятно, чтобы передать доставленную им важную информацию, – сперва подмигивая Эстеру, а затем успокаивающими жестами (дескать, уже «все в порядке») что-то определенно пытался ему сообщить.

Он понятия не имел, что ему нужно и что означают эти подмигивания и все более заметные ободряющие жесты из противоположного угла, однако, что бы они ни значили, Эстер отнесся к ним с полным безразличием и, к явной досаде Харрера, вскоре отвернулся.

Он смотрел на офицера, который, часто кивая, внимательно слушал что-то шептавшую ему госпожу Эстер, хотя о чем шел у них разговор, он понял, только когда лейтенант, доверительным взглядом поблагодарив госпожу Эстер и прервав уже начатый было допрос нового свидетеля, развернулся, решительным шагом прошел к председательскому креслу на другой половине конференц-зала и, вытянувшись в струнку, доложил: «Господин подполковник, наш посыльный вернулся.

По его информации, на данный момент господин полицмейстер по-прежнему пребывает в своей квартире и по причине алкогольного опьянения его невозможно сюда доставить».

– «Что такое?!» – раздался резкий и раздраженный голос, как будто его обладателя неожиданно вывели из глубоких раздумий.

«Смею доложить, он надрался.

Полицейский начальник, которого мы разыскиваем, в дупель пьян, и его не удается привести в чувство».

Какое-то время Эстер тщетно вглядывался в полумрак, особенно густой в противоположной половине зала, – там по-прежнему никого не было, но позднее, понимая, что за высокой спинкой огромного, словно рассчитанного на великанов кресла все же кто-то должен скрываться, он обнаружил в сумеречном свете кисть руки, медленно опустившуюся на украшенный резьбой правый подлокотник.

«Какая дыра! – проскрипел опять тот же голос.

– Один назюзюкался как свинья, другой наложил в штаны, засел дома и не желает являться сюда даже под охраной… Что вы скажете об этих трусливых собаках?!» – «Мы должны принять меры, господин подполковник!» – «Согласен! Повязать обоих каналий и срочно доставить ко мне!» – «Слушаюсь, господин подполковник! – щелкнул каблуками лейтенант и, отдав необходимые распоряжения стоявшим в дверях солдатам, спросил: – Разрешите продолжить допрос?» – на что незримый хозяин высокого кресла ответил с той вялой ноткой фамильярности («Ну, продолжайте, дружище Геза…»), которая ясно дала понять Эстеру, что, с одной стороны, тот, разумеется, признает необходимость корректной процедуры, а с другой стороны, не скрывает, сколь мучительно для него сознание, что его лейтенант, достойный куда более важных дел, вынужден заниматься подобными глупостями.

В том, в какой степени все это верно и как безошибочно – хотя и окольным путем – он обнаружил истинную причину незримости подполковника, Эстер, который только теперь, спустя долгое время кое-как одолел уныние, удостоверился много позже, ибо пока, с интересом исследовав, насколько было возможно, загадочный феномен, он лишь констатировал, что кресло, водруженное посередине освобожденной от прочих вещей половине зала, не просто символизировало желание человека, руководившего допросами и, вероятно, вообще всей армейской акцией, остаться в тени – оно к тому же было повернуто к торцевой стене знаменитого некогда помещения, на которой, почти целиком закрывая собой темно-зеленые шелковые обои, в золоченой раме висела огромных размеров картина с батальной сценой, напоминавшей о былой славе города.

И это было все, что ему удалось – да и то скорее лишь в виде неопределенной догадки – осознать в первую минуту, однако на остальные вопросы, связанные с этим чудаковатым командиром доблестных ратников, прибывших с освободительной миссией, – например, по какой причине изгнали свет, а если уж непременно («Из соображений безопасности, надо думать…») понадобилось задернуть шторы, то почему не включили две люстры под потолком и что на самом деле делал подполковник в полумраке этой импровизированной штаб-квартиры, сидя спиной к присутствующим и лицом к историческому панно, – ответить на них он оказался не в состоянии хотя бы уже потому, что в это время из противоположного угла к нему прокрался Харрер, сел рядом на освободившийся стул и уставился в зал, как будто больше всего на свете его сейчас волновали свидетельские показания, которые – по возвращении лейтенанта – стал давать бывший сосед Эстера; но при этом Харрер, покашливая, пытался дать знать, что подсел к Эстеру потому, что должен всенепременно сообщить ему нечто, что столь досадным образом не удалось донести с помощью подмигиваний и жестов.