Лаберт был невысокого роста, примерно 170 сантиметров. Среднего телосложения, русоволосый, с зауженным книзу подбородком. На хоккейного тренера, да и вообще на спортсмена, он нисколько не походил.
К событиям, происходящим в его квартире, Лаберт отнесся с наигранным спокойствием. Скрестив руки на груди, он замер в одной позе и ничем не выдавал бушевавшие в нем эмоции. А подумать ему было над чем!
– Понятые, – пригласил соседей следователь, – на ваше обозрение представляется полпачки писчей бумаги белого цвета, сорок восемь видеокассет импортного производства, видеомагнитофон «Панасоник», четыре копировальных листа черного цвета, катушка к печатной машинке с лентой черного цвета. В ходе проведенного обыска все данные предметы мы изымаем. Распишитесь в протоколе обыска. Вот здесь и здесь.
Когда понятые ушли, я взял в руки кассету с мультфильмами.
– Какой-то странный набор предложил тебе незнакомый продавец.
Лаберт прекратил сверлить взглядом стену и посмотрел на меня холодным, отсутствующим взглядом.
– Этот торговец был медиумом, провидцем, – продолжил я. – Такой дивный набор популярных фильмов, и вдруг мультики, хоккей. Не иначе как этот загадочный продавец знал, что ты вскоре познакомишься с Борей Прохоренко, страстным поклонником хоккея с шайбой.
– Я не знаю никакого Бори Прохоренко, – равнодушным тоном ответил Лаберт.
– Юргис, мой тебе совет: никогда не ври по мелочам. Мы перетряхнем всю округу, и если ты хоть раз был с пацаном у себя дома, то кто-то видел тебя с ним. Клубок легко распутывается, если потянуть за нужную ниточку. Наша ниточка – это ты. Теперь дело техники. Трудно искать черную кошку в темной комнате, но если ты схватил кошку за хвост, то вытащить ее на свет божий труда не составит.
Наконец приехал Воловский. По моему предложению мы прошли на кухню, оставив оперативников и следователя в зале. На крохотной кухоньке Лаберт встал у окна, прокурор сел за стол, а я остался стоять у раковины.
– Лаберт, – глядя в глаза преступнику, сказал я, – в присутствии прокурора города я обвиняю тебя в присвоении государственного имущества и умышленном убийстве пяти человек в кафе «Встреча». Пока мы втроем, я предлагаю тебе рассказать нам всю правду. В обмен могу предложить отдельную камеру в следственном изоляторе и повышенные меры безопасности.
– Я не представляю, о чем вы говорите, – холодно усмехнулся Лаберт.
– Ты все хорошо продумал, Юргис, но все-таки сделал одну непростительную ошибку – ты забыл о девчонке, которая видела тебя у спорткомплекса «Динамо». Вспомни, ты садился в автомобиль, а Прохоренко с девчонкой стояли недалеко от крыльца. Девочка опознает тебя.
– Никакой девочки я не видел, никакого Прохоренко не знаю.
– Хорошо, зайдем с другой стороны. Ты – вор, мы нашли у тебя похищенное имущество. Властью, данной мне советским государством, я задержу тебя в качестве подозреваемого на трое суток. В ИВС тебя убьют в первый же день. Преступный мир не простит тебе убийства своего авторитета Тихона. Самошкина бандиты убили и тебя убьют. Если у нас не получится разговора, считай, что ты сам себе подписал смертный приговор.
– Не надо меня запугивать бандитскими заточками! – со злостью ответил Лаберт. – Я в Афгане был и смерть вот так, лицом к лицу, видел. Что, не веришь? Ты думаешь, я слизняк, на которого надавил – и он поплыл? Хрен тебе! Я пуганая ворона. Я свой страх похоронил, когда Самошкин мне в лицо автомат навел и спросил: «Что, гомик, жить хочешь?» Самошкин перестрелял всех на высотке… Знаешь, как выглядит дуло автомата, направленное тебе в лицо? У него калибр становится, как минометный ствол, а ты меня бандитами пугаешь. Прокурор, – обратился Ламберт к Воловскому, – если вы, конечно, прокурор. Запретите этому человеку запугивать меня. Я не убивал никакого Тихона и видеомагнитофон не воровал.
– Виктор Константинович, – сказал я с таким зловещим спокойствием, что у Лаберта по лицу пробежала судорога, – здесь только мои люди и вы. Вы присутствовали при окончании обыска и теперь можете вернуться в прокуратуру. Похищенное имущество мы нашли… Вы уедете, мы уйдем, а Лаберт останется. Я не вижу никакой необходимости арестовывать его. Следователь возьмет с Юргиса подписку о невыезде, но он сбежит от правосудия. Нам он больше не нужен, я дальше и без него «клубок» размотаю, а девчонка его по фотографии опознает.
– Что ты задумал? – спросил Воловский.
– Я позвоню Мухе-Цокотухе. Он заберет Лаберта. Все будет чисто, комар носу не подточит. Под Мухой все кладбище. Сыграет с нашим другом в «два-пятьдесят», и ищи свищи! Да и искать-то Лаберта никто не будет. Задорожного никто не ищет, а уж его… Ты знаешь, Юргис, что такое «два-пятьдесят»? Расскажу. Стандартную могилу роют глубиной два метра. Когда бандитам надо спрятать труп, то могилу углубляют на пятьдесят сантиметров, туда швыряют истерзанные останки, присыпают глиной, утрамбовывают. В обед в эту же могилку опускают гроб с почившей накануне старушкой.
– Пускай хоронят, – поморщился Лаберт.
– Напоследок, Юргис, я расскажу тебе одну историю. Есть в нашем городе преступный авторитет по кличке Муха-Цокотуха. Слышал о таком? Муха – психопат и кокаинист. У него проблемы с психикой на физиологическом уровне. У всех людей от кокаина наступает чувство веселья и эйфории, а Муха от него впадает в неконтролируемую ярость. Но речь не об этом. Много лет назад Муха попал в тюрьму. Между ним и сокамерниками произошел конфликт, и они решили его проучить. Когда выводные контролеры ворвались в камеру, то застали такую картину: все нападавшие на Муху валялись в лужах крови на полу, а он сам, избитый и переломанный, стоял у параши с тазиком в руках. Представь, металлический прочный тазик был смят в гармошку. Муха так им лупил по головам, что днище у тазика вылетело, а сам он стал плоским, как лист кровельного железа.
Я достал сигарету, закурил, стряхнул пепел в раковину и продолжил.
– Лет шесть назад Муха удочерил девочку. Он дал ей новое имя и свою фамилию. Девочку зовут Стелла Мухина. Поверь мне, она – уникум. Стелла может такое скорбное выражение лица сделать, что сердце в груди от жалости к ней разорвется. Стеллочка выглядит как ангел, она очень красивая и с виду беззащитная. Любой мужчина, кто видит ее, готов… Нет, не так. Представь маленького котенка. Он бегает по двору, гоняется за солнечными зайчиками, забавно играет с собственным хвостом. Мимо идет пьяный мужик и ботинком – хрясь! – котенку по мордочке. Просто так, ни за что ни про что. Котенок отлетел в сторону, лапкой с разбитого носика кровь вытирает, а глаза у него – полные слез. Котенок никак не может понять, за что же его ботинком, да со всего размаху? Представил картину? Стелла еще жалобнее может заплакать. По твоей воле, Лаберт, ее арестовали. Когда Муха прощался со Стеллой, он сказал: «Любому, кто тронет ее пальцем, я этот палец отрежу и заставлю его сожрать». Нисколько не сомневаюсь: и отрежет, и заставит… Лаберт! Стелла – это ангел. Ты сломал у ангелочка крылья. За Стеллу Муха-Цокотуха предаст тебя самой жуткой казни, которая только была в XX веке. Не пройдет и пары часов, как ты проклянешь тот день, когда родился на свет. Ты нам про Афганистан рассказывал, про то, что смерть в афганских горах презрел. Юргис, что такое смерть от автоматной очереди? Миг – и ты больше никогда не почувствуешь боли. В руках Мухи ты будешь мечтать о смерти, но она будет стоять в стороне и насмехаться над тобой.