Оно касалось не только морской блокады.
Прокажённые? Нет, прокажённые были счастливчиками в сравнении с нами. Китайцы хотя бы разрешали прокажённым жить в специально отведенных для этого местах. Нам таких мест не отвели. Все, рождённые в Чистой Земле, были истреблены поголовно. Единицам удалось сбежать домой, остальных же зарезали, свалили в кучу и сожгли, а пепел развеяли по ветру.
Как бы ни был стар Иссэн, начала этой паники он не застал.
Торговля с внешним миром едва теплилась: исключительно за пределами наших вод, с корабля на корабль. Высаживаться для этого на берег было запрещено. Даже ради прибылей трусливые варвары не желали долго находиться рядом с нами, передавать товары из рук в руки. Боялись заразиться дурной кармой, будто оспой.
Просвещая меня, монах упоминал варварскую секту кириситан
[48], где рядовые прихожане и главные священники – все считали фуккацу происками злого духа Акумы. Вожди кириситан поначалу собрались было в поход на Чистую Землю, намереваясь калёным железом выжечь «царство сатаны». Но тут выяснилось, что наши острова – это вам не нейтральные воды или китайское побережье. Милостивый будда хранил нас от врагов. Здесь, на моей родине, даже пришлый варвар не мог никого убить безнаказанно. Фуккацу! И жертва захватывала тело палача – смотрела на мир его круглыми глазами, утирала пот с его бледной кожи, расчесывала его светлые волосы.
Оставалось только выписать документ о перерождении.
В распоряжении кириситан осталась лишь блокада – и свобода кричать о кощунстве, исказившем величайшую ценность их веры. Иссэн даже разъяснял, в чём крылась эта ценность, а также смысл гнусных происков Акумы, да я, признаться, подзабыл его наставления.
Зато я хорошо помню, что воображал со всей детской горячностью, слушая настоятеля. Море, волны, свинцовые тучи над головой. Непобедимая армада Чистой Земли. Я – командир главного судна. Мы крушим варварские фрегаты один за другим, прорываем блокаду, высаживаемся на материк – и несём дар будды Амиды дальше, наделяя все земли, сколько их ни есть, истинной чистотой. После окончательной победы над варварами император вызывает меня во дворец и дарует титул сёгуна. Военный диктатор, я основываю сёгунат династии Торюмон, которому суждено править сто лет, не меньше…
О небеса! Дурака, как говорится, и смерть не исправит!
Дух Мигеру был душой одного из наших тюремщиков, судя по всему, человека высокопоставленного. Тело его было телом кого-то, кто родился на Чистой Земле, как и я. Не знаю, как безликий заполучил это тело, не знаю, с какой целью, но едва я представлял своего слугу на палубе корабля, патрулирующего окрестные воды, превращенные в стены нашей темницы…
Меня охватывала жаркая ненависть. Пламя это гасло с трудом, сопротивляясь дождю рассудка. Даже чудесный ужин не способствовал миролюбию. Надо было выпить ещё саке и сразу идти спать.
– Как ты стал безликим? – спросил я.
Мигеру двумя руками взялся за маску, словно хотел сорвать её с головы.
– В другой раз, господин, – севшим голосом произнёс он. – Если позволите, как-нибудь в другой раз.
Впервые он назвал меня господином. Впервые за всю беседу. Я только сейчас это заметил. Наверное, я мог бы приказать ему изложить свою историю – устно или письменно, на моё усмотрение. Я приказал бы, и не думаю, что Мигеру ослушался бы.
Мог бы. Не хотел.
3
«Мой дзен ещё слаб»
– Почему у вас такой голос, Фудо-сан?
– Подавился в детстве рыбьей костью. Меня еле спасли. С тех пор скриплю и хриплю, как старик. Мне было восемь лет, когда моя глотка состарилась.
Слушая, я наблюдал за архивариусом, сидевшим напротив. Руки лежат на коленях ладонями вверх. Не дрожат. Не шевелятся. Спина прямая, поза расслабленная, спокойная. На лице – тихая грусть Будды, осознающего несовершенство мира. Глаза…
– Это неправда, Фудо-сан.
– Как вы определили?
– У вас бегают глаза. Говоря про кость, вы увели взгляд.
– Неплохо. Совсем неплохо, Рэйден-сан.
– Если позволите, я повторю вопрос. Как вы потеряли голос?
Сейчас он пошлёт меня в преисподнюю князя Эмма. И будет в своём праве.
– Я пытался задержать преступника, скрывшего отвратительное фуккацу. Мы дрались. Он ударил меня ребром ладони по горлу. Меня еле спасли. Преступник бежал, позже его поймали.
– Кто его поймал?
– Сэки-сан. Видели бы вы, что он сделал с негодяем! Это случилось семь лет назад.
Вряд ли я захотел бы рассказывать подобное о себе. Проиграть схватку? Упустить преступника? Кому приятно говорить такое?!
– Это правда, Фудо-сан. Прошу простить меня за бестактный вопрос.
– На допросе, Рэйден-сан, бестактные вопросы – самые действенные. Это лопата, с помощью которой мы докапываемся до истины. Можно рыть и руками, но лопатой удобнее. Как вы определили, что на этот раз я не солгал?
– Солгать, чтобы похвастаться? Запросто! Но солгать, признаваясь в неудаче?
– Это все ваши доводы?
– Нет. Говоря о драке, вы нарочно отвели взгляд. Хотели, чтобы я подумал, будто вы лжёте!
– Какая проницательность!
Фудо расхохотался. Я не удержался, присоединился к архивариусу. Уж очень заразительно он смеялся! И не пискляво, как разговаривал, а громко, по-мужски, на все свои двадцать девять лет.
Нет, закашлялся. Трудно ему всё-таки.
– На сегодня всё. Вы свободны, Рэйден-сан. Похоже, вы недурно меня изучили – вас всё труднее провести. В следующий раз найду вам другого допрашиваемого. Посмотрим, как вы справитесь с ним!
Я поклонился:
– Благодарю, Фудо-сан. Ваши уроки для меня бесценны.
– Прямо так уж и бесценны! – фыркнул он. – Мы с вами как-нибудь на плетях сойдёмся. Или на палках. Тогда и узнаете цену моим урокам. Хороший лекарь есть на примете? Или посоветовать? Дознаватель должен уметь работать не только языком.
Вижу, ответил я Ясухиро-сенсею. Сенсея рядом не было, но у меня вошло в привычку говорить с его неотступным призраком. Да, архивариус поколотит меня без труда: плетями, палкой, голыми руками. На победу никаких шансов. Но поражение – отличная наука. Чем сильнее противник, тем большему мы учимся у него. Что вы говорите, сенсей? Ну да, это сейчас я такой умный, а во время схватки вся мудрость куда-то улетучивается.
Мой дзен ещё слаб, любит говорить настоятель Иссэн. Если его дзен слаб, то мой, наверное, вообще не родился.
– Почту за честь, Фудо-сан.
От архивариуса я зашёл к писцам. Здесь Мигеру упражнялся в каллиграфии: под диктовку или переписывая служебные уложения. Старший писец Шиничи всякий раз ворчал, что мы отвлекаем его подчинённых от работы, но в итоге выделял безликому место за ширмой – и приставлял к нему кого-нибудь из писцов. Если все и вправду были заняты – выдавал текст для переписывания.