* * *
Спалось архискверно.
Всю ночь мучили кошмары, самым лютым из которых явилась виселица. На ней, помимо Михалыча и незнакомого мне Лукина, болтался ваш покорный слуга. Причем, в отличие от этих двоих, последний вел себя совсем не геройски – хрипел, пыжился и сучил ножками, пытаясь, оттолкнувшись от воздуха, подтянуться, дабы ослабить сжимающую горло петлю. Возможно даже, что и обделался. Теперь уже и не вспомню…
Так что на этот раз я был исключительно благодарен будильнику, выдернувшему меня из мерзких сновидений в половине седьмого. Умывшись, побрившись и
приведя себя в более-менее божеский вид (вот не нужно! вот никому не советую на ночь выпивать такое количество коньяка, да еще без закуски!), я спустился на первый этаж и со словами «Па-адъем! На зарядку ста-ановись!» открыл ключом дверь «арестантской».
М-да… А вот проводить зарядку оказалось решительно не с кем: старик Гиль для подобных дел слишком стар, а перспективного молодого спортсмена в комнате не оказалось. То бишь – совсем! И это притом, что замок был закрыт ровно на те же вчерашние два оборота и внешних повреждений не имел.
На столе лежала записка. Не обнаружив в комнате листа бумаги, Юрка безжалостно вырвал из книги Серафимовича «Железный поток» фронтиспис с портретом автора и набросал на его внутренней стороне следующий текст:
Здравия желаю, товарищ генерал!
Тысяча извинений за уход по-английски (к слову, ваши английские замки – полное дерьмо). Возможно, отчасти вас утешит тот факт, что я внял вашим и деда Степана рекомендациям и отправился «сесть пораньше». К сожалению, мой нынешний статус не позволяет воспользоваться любезным предложением явки с повинной, так что, боюсь, раньше выйти не получится…
Две просьбы:
1. Озаботьтесь, пожалуйста, судьбой Айвазовского. Если прямые наследники не сыщутся, пристройте картину в музей (желательно в мамин, в Русский).
2. Если дозволят ваши чекистские принципы, то деньги, что вы у меня изъяли (хотя бы часть), перешлите в Пермь, Ольге. Она в них сейчас очень нуждается.
Утешьте, как можете, деда Степана и вообще – приглядывайте за ним.
Всех благ. Остаюсь ваш непутевый Юрка Барон.
P. S.: Поскольку давеча вы реквизировали у меня всю наличность, невольно пришлось позаимствовать из карманов вашего плаща пять рублей с мелочью. С тем чтобы добраться до Москвы. Да не сочтите за кражу, а примите за вспоможение.
Свою реакцию на это послание в частности и на саму ситуацию в целом здесь публично озвучивать не решаюсь.
По причине абсолютной нецензурности таковой…
* * *
– …Галич? Пермь на проводе. У вас три минуты. Говорите…
– Алло! Алло! Это музей?
– Оленька, ты?! Здравствуй, моя хорошая! Это Ирина Петровна!
– Ой, Ирина Петровна! Здравствуйте! А я вам вчера…
– Я знаю, знаю, милая… Ну, как ты там?
– Да более-менее. Нормально, в общем. Вы меня извините, что я, свинья такая, столько времени вам не писала.
– Ну что ты?! Это ты меня извини. Я ведь, когда ремонт делала, случайно вместе с мусором конверты твои выбросила. И в итоге без адреса осталась… Оленька!
– Да?
– Ты… Ты встретилась с Юрой? Он нашел тебя?.. Алло! Ты меня слышишь?
– Я слышу, Ирина Петровна… А с Юрой… Очень странно все получилось… Он приехал ко мне на работу, подошел, поговорил со мной немножко, о пустяках разных. Но себя почему-то так и не назвал. А потом сел в такси и уехал.
– Как это, сел и уехал? Он же… Он же столько лет искал тебя?!
– Да, теперь я и сама это знаю. Но в тот раз я ничегошеньки не поняла… Я лишь в последний момент тогда догадалась, что это был он, Юра. Побежала за ним, но он все равно уехал.
– Ничего не понимаю… Просто голова кругом идет… Как же так? Он ведь только о тебе и…
– Но на днях я получила от Юры письмо. А с ним еще и деньги. Очень много денег.
– Письмо? И что же он написал?
– Ой, по телефону это очень долго… Но в конце написал, что сумел найти меня благодаря вам, и просил, чтобы я не теряла с вами связи. Потому что вы, Ирина Петровна, очень хорошая женщина.
– Вот прямо так и?.. Очень хорошая?
– Да. А может, чудесная. Я сейчас точно не вспомню.
– Но где он сейчас, получается, ты не знаешь?
– Нет. Я как раз подумала, может, вам что-то про Юру известно?
– Нет, милая. Мне, к сожалению…
– Ваше время истекает, заканчивайте разговор!
– Ой, Ирина Петровна!
– Оленька, милая! Нам обязательно надо с тобой… Послушай! В течение этой недели я должна оформить и сдать под ключ новую выставку. И как только я ее… У меня как раз накопились отгулы… И я сразу же к тебе приеду… Ты меня слышишь?
– Алло! Ирина Петровна… Алло…
– Девушка! Подождите, не разъединяйте!.. Деву…
* * *
– Ну как, Ириш? Поговорила с Ольгой?
– Поговорила, теть Глаша.
– А чего мрачная такая? Нешто какие неприятности у нее?
– Неприятности?.. Да, пожалуй. И у нее, и у меня.
– О господи! А что стряслось-то?
– Брат у Ольги пропал. Едва только нашелся – и тут же пропал.
– Жалко, конечно. Но тебе-то какое дело? До ейного брата?.. Ой, Ириша?! Да у тебя никак глаза на мокром месте?.. Перестань, ну что ты? В конце концов, человек не иголка. Найдется…
* * *
А человек, об исчезновении которого сейчас кручинились не только в Перми и Галиче, но и в элитном подмосковном дачном поселке, в данный момент преспокойненько прогуливался по центру столицы, вдумчиво выбирая объект преступного посягательства…
Намекнув в оставленной записке о намерении поехать в Москву, Барон ничуть не лукавил и не наводил на ложный след, как это поначалу подумалось Кудрявцеву. Покинув дачу, Юрий на попутке добрался до ближайшей железнодорожной станции, откуда электричкой прикатил в Первопрестольную. Прикатил с твердым намерением «садиться».
И то сказать – засиделся на вольных хлебах, перегулял. Оно конечно – нет на свете ничего слаще воли, но так ведь и тюрьма – дом родной. Потому-то вор, если, конечно, он правильный, должен время от времени садиться. А Барон не наведывался к «хозяину» уже давненько, с 1956 года. Да и тогда, стараниями Клавдии, отсидел срок не полностью, откинулся по липовой болезни. Опять же – относительно сытая стабильность порождает безразличие…
Так что зерна убеждений, давеча щедро рассыпаемые Владимиром Николаевичем и дедом Степаном, как ни странно, попали на благодатную почву. Но – с одной маленькой оговоркой: Барон не собирался плясать под чужую дуду. Предлагая устроить добровольную явку с повинной на Лубянку, Кудрявцев, понятное дело, руководствовался самыми благими намерениями. Да только благими намерениями – известно, что и куда вымощено. Прознай кто из коллег по воровскому братству о том, что Барон к мусорам с челобитной
[18] заявился, – вся его прежняя биография, все без мало двадцать годков – коту под хвост. И с «котом» – это еще гуманный расклад, запросто могли нарисоваться варианты и пожестче. Потому как с авторитетного вора – и спрос особый. Как говорится, взялся за гуж… А не можешь или, к примеру, устал нести свой крест – что ж, добро пожаловать в касту мужиков, потерпевших или стукачей. Только помни – обратного пути не будет. Закон лагеря суров: раз оступившийся более никогда не сможет переступить рамки своего низшего сословия.