– Извини, Юра, но мне снова придется предпринять кое-какие меры предосторожности. Так что я тебя здесь закрою, до утра. Ставни крепкие, замок английский. Это я так, на всякий случай, уточняю.
– А я, Владимир Николаевич, только с виду на лицо дурак. А так-то, мала-мала, соображаю. – Барон присел на краешек кровати, и пружины отозвались противным скрипом. – А, извиняюсь, по нужде?
– Под кроватью пустое ведро. Тебе ведь… Хм…
– Ты хотел сказать, тебе к параше не привыкать?
Кудрявцев смутился – Барон действительно снял почти слетевшее с языка.
– Ну, извини еще раз.
– Да ладно тебе, Владимир Николаевич. Все нормально.
– Тогда отдыхай. Ровно в семь я тебя разбужу.
– Премного благодарны, ваше благородие. За приют, за ласку.
– Кончай, а? И без того на душе погано…
Кудрявцев вышел, закрыв за собой дверь.
Звякнула связка ключей, щелкнул на два оборота замок, и Барон остался один – о четырех стенах и в полной тишине. По профессиональной привычке первым делом он ознакомился с «внутрикамерным» устройством: подошел к окну, оценив крепость ставен, затем вернулся к двери, где, присев на корточки, внимательно изучил замок. Последний оказался действительно английским, но столь же барахляным, как и расставленная на книжной полке литература. Придя к такому выводу, Барон немного повеселел – приятно осознавать, что потенциальный выход из, казалось бы, безвыходного положения существует. Ведь все остальное – при желании – лишь дело навыка и техники. А «техника» в данный момент у Барона имелась – в виде обломка сапожного ножа, искусно спрятанного в подошве левого ботинка. Такое вот ноу-хау от старика Халида. Дай бог ему, старому бродяге, здоровья.
Рассказывает Владимир Кудрявцев
После того как до меня дозвонился Гога и сдал с потрохами объявившегося в Москве Юрку, я тотчас отложил всю служебную текучку и кинулся «разруливать» в Сокольники. А так как в отложенном имелось немалое количество важного оператива, пришлось прихватить часть бумаг с собой. И вот теперь, разместив на ночлег гостей, я направился в свой дачный кабинет разбираться с привезенными документами.
Но разобраться не получилось. Продолжая пребывать под тягостным впечатлением от Юркиных исповедальных рассказов, я никак не мог заставить себя сосредоточиться на делах государевых. Внутриведомственный отчет о посещении Хрущевым Мурманска, с полными стенограммами его косноязычных выступлений; обзор статей западных газет, посвященных июльскому визиту в СССР Фиделя Кастро; донос осведомителя Пашенного о накануне состоявшейся в редакции «Нового мира» литераторской сходке, на которой кулуарно обсуждался «Один день Ивана Денисовича»… Все эти, под грифом «секретно», темы вдруг показались исключительно мелкотравчатыми, убогими, не имеющими и мало-мальского отношения к подлинной жизни. Так, кастрюлькины истории, не более.
«Разбередил душу! Зараза такая! Чтоб тебя черти… Робин Гуд хренов!»
Мысленно костеря Юрку, я сгреб со стола бумаги, убрал их в сейф, а взамен достал распечатанную с гостями бутылку коньяка. Нацедил полстакана, маханул разом, не закусывая. Самое дурацкое заключалось в том, что, будучи всю сознательную жизнь человеком служивым, сейчас я искренне завидовал парню, который, в отличие от меня, строил свою судьбу сам. Не подчиняясь ничьим приказам, указаниям и распоряжениям. Его били – он поднимался, его нагибали – он выпрямлялся. Самые лучшие, самые дорогие для человека годы детства и юности пришлись у Юры на войну и лагерь, где смерть – повседневная реальность, а концентрация беды, озлобленности и цинизма зашкаливает. Но, несмотря на это, в сердце парня все равно сохранилось место для любви. Именно она, любовь, в итоге помогла ему найти Ольгу. Тогда как я, весь из себя такой прожженный профи, с раздутым аппаратом сыскарей и раскинутой по стране агентурной сетью, сделать этого не сумел. Не сумел по той причине, что искал Ольгу разумом, а не сердцем, которое у меня давно огрубело, превратившись именно что в «пламенный мотор».
Я накапал себе еще на треть стакана, выпил и посмотрел на часы – те показывали начало второго. Поздновато, конечно, хотя… Коли начальство бодрствует, то и подчиненным спать не след.
И я набрал домашний номер своего порученца.
– Приветствую, Олег Сергеевич. Не разбудил?
– Доброй ночи, Владимир Николаевич. Ну… Так, самую малость.
– Не спи, казак, во тьме ночной. / Чеченец ходит за рекой.
– Почему чеченец? Ходит? – не то спросонья, не то по причине незнакомства с классикой удивился Марков.
– Потому что Пушкин. Написал… Кстати, а у тебя есть под рукой чем записать?
– А, э-э… Секундочку… Готов.
– Первое. Марцевич Анатолий Яковлевич. Ленинградец. По оперативным данным, в блокаду занимался скупкой и кражей предметов, представляющих ювелирную, художественную и историческую ценность. За эти свои, на грани «стенки», художества за жопу отчего-то схвачен не был и к суду не привлекался. Меня интересует все, что у нас и у смежников могло иметься на этого ублюдка. И отдельно – обстоятельства его смерти, случившейся не ранее 1954 года. Записал?
– Так точно.
– Идем далее. Второе: фамилия Калинкович. Полные установочные данные найдешь в уголовном деле Юрия Алексеева, которое ты подрезал в ленинградском милицейском архиве. Меня интересует максимально полное досье на этого деятеля, равно как на его тестя. Принято?
– Да, записал. Первое и второе – как срочно?
– Не стремглав, но поспешая.
– Понял.
– И, наконец, последнее. Нужно отправить толкового человечка в командировку, в деревню Нилово Новгородской области. Задача: переговорить с местным населением, в первую очередь из числа тех, кто жил в деревне в годы оккупации, и попытаться выяснить подробности боя, случившегося там в первых числах ноября 1942 года. В ходе этого боя погибли двое партизан. На всякий случай запиши их фамилии – Хромов, Лукин. Прежде всего меня интересует – были ли впоследствии погребены тела? И если да, то где именно. У меня пока всё. Вопросы?
– Вроде нет. Правда, временной и географический разлет поставленных задач немного удивляет. Не понимаю, какая тут может быть связь?
– А тебе, Олег Сергеевич, поставлена задача исполнять – не анализировать. Знаешь, как в наружке говорят? Вот самое распоследнее дело – начать думать за объекта. Уловил?
– Так точно. А вы завтра в конторе когда появитесь?
– А в чем причина, если не секрет, подобного любопытства?
– Вас вечером Грибанов активно искал, интересовался.
– Когда появлюсь, не знаю. А Грибанову я сам с утра отзвонюсь. Всё, Олег Сергеевич, ложись, досыпай…
Интересно, по какой такой теме меня Олег Михайлович ввечеру лицезреть возжелали? Скорее всего, по Солженицыну. По этой, будь она неладна, литературной сходке у Твардовского… Ну да, в любом случае, сейчас я был уже не в состоянии вдумчиво ознакомиться с лежавшим в сейфе донесением непосредственного участника сей писательской вечеринки – моего штатного осведомителя с агентурной кличкой Пашенный (между прочим, лауреат Сталинской премии в области литературы и искусства!). Посему, следуя народной традиции «Бог троицу любит», я накапал себе еще немного коньяку и, выпростав его, отправился на боковую…