– Совет перестать волноваться в моих устах сейчас прозвучит довольно нелепо, это я и сам понимаю, – сказал сэр Шурф. – Но ты бы всё-таки подышал, как я тебя учил. Всегда лучше быть в хорошей форме, чем в ней не быть.
С этими словами он достал из кармана своей магистерской мантии здоровенную бутылку тёмного стекла. Объяснил:
– Надо отметить моё возвращение к жизни. Есть такая примета: если сразу не обмоешь приобретение, оно не пойдёт впрок. Не стоит её игнорировать, когда приобрёл не новый столовый сервиз, а жизнь.
Ты всё-таки суеверный, как деревенский колдун, – подумал я, но вслух ничего не сказал, потому что в этот момент как раз выдыхал, медленно-медленно; ну, то есть по моим меркам медленно, всего-то на счёт шесть, но лучше так, чем никак. Гораздо лучше. В отличие от примет, дыхательные упражнения отлично работают. Поэтому когда я взял стакан, рука у меня не дрожала… ладно, почти не дрожала. Не так сильно, чтобы на хрен всё расплескать.
– Ты попёрся кататься на поезде? – наконец спросил я, потому что молчание было невыносимо. Да и что толку молчать. Случившиеся события не отменятся только от того, что мы ещё целых две минуты не будем о них говорить.
– Как бы да, но всё-таки нет, – сказал мой друг. Подумал и добавил: – Отчасти, можно сказать, попёрся. Но не совсем.
Я посмотрел на него с откровенным ужасом. И это говорит мастер отточенных формулировок, которому прежде не было равных? Это мы со Смертным Шаром всё-таки напортачили? То есть надо было приказать ему вернуть заодно и ясный ум?
Шурф поймал мой взгляд и вдруг рассмеялся, так беспечно и заразительно, словно мы не в Холоми сидели, а гуляли по переулкам старой части Кумона. Или вообще по Тёмной Стороне.
– Понимаешь теперь, как с тобой всегда трудно? – сквозь смех спросил он. – Этот вечный вопрос: «На этот раз он окончательно чокнулся, или опять просто так ерунду несёт и сейчас перестанет?» – точного ответа на который никогда не узнать.
– Да ладно тебе, – невольно улыбнулся я. – Я-то всегда примерно одинаковый. А ты обычно формулируешь очень точно. На контрасте получается мощный эффект.
– На самом деле, я и сейчас был предельно точен, – заметил Шурф, разливая по стаканам подозрительную жидкость, чёрную, как тьма всех подземелий сразу; жизнь в Магическом Мире имеет свои недостатки: никогда не знаешь, что за адское зелье тебе могут подсунуть под видом якобы замечательного вина. – Потому что, с одной стороны, я не предпринимал попыток прокатиться в так называемом поезде. Наяву – не предпринимал. Поезд приехал за мной во сне. Не по моей инициативе, но в полном соответствии с моим желанием исследовать это удивительное явление. Возможно даже, повинуясь ему. А может, не повинуясь, а исключительно по собственному решению. Этого я пока не знаю. Зато знаю много другого. Такого, что тебе не понравится; мне и самому не особенно нравится, но тут ничего не поделаешь… Ты вино-то хотя бы попробуй. Это «Последняя Тьма», одно из главных сокровищ нашей коллекции старых вин, сделано из винограда, случайно уцелевшего на самом краю Орденских виноградников во время пожара, устроенного послушниками Ордена Водяной Вороны за тридцать три года до принятия Кодекса Хрембера. Считается, что именно близость неотвратимой гибели придала винограду неповторимый вкус. Изначально в партии было сорок бутылок, на сегодняшний день их осталось всего девятнадцать, то есть теперь уже восемнадцать. Кима над ним трясётся, сам не пьёт и никому не даёт. Формально я имею полное право распоряжаться всем имуществом Ордена, но эту бутылку стащил тайком, просто чтобы бедняга не сверлил меня скорбным взором. Способность наслаждаться чужими страданиями я утратил довольно давно. И, надо сказать, невовремя: в моей нынешней должности она могла бы стать утешением и опорой… Я слишком много говорю, да?
– И слишком быстро, – кивнул я. – Но это как раз нормально. Знакомый эффект от внезапного возвращения сил. Я даже после глотка бальзама Кахара становлюсь невыносимым треплом, и теперь ты понимаешь, что я не нарочно. Просто несёт.
– Да. Удивительно приятное состояние. Даже с моей подготовкой довольно сложно держать себя в руках и спокойно сидеть на месте вместо того, чтобы, например, кувыркаться. Или стоять на руках. Хотя мне сейчас, прямо скажем, не особенно весело. Но счастливому телу на заботы ума плевать.
– Расскажи по порядку, что у тебя вышло с поездом и с Агатой, – попросил я. – Финал твоего блестящего научного исследования я видел, спасибо. Но пока совершенно не понимаю, как ты к нему пришёл.
– На самом деле примерно так же, как ты. Только не наяву, а в сновидении. А всё остальное очень похоже: я видел эту женщину, стоял рядом с ней у распахнутого окна, пока поезд нёсся на такой скорости, что даже во сне трудно было устоять на ногах, слушал её рассказы, смотрел на удивительные вымышленные пространства, вдыхал их волнующий аромат, всем сердцем желал им однажды окончательно овеществиться, потому что они прекрасны и заслуживают подлинной жизни, может быть, даже в большей степени, чем все известные мне страны и города. Словом, я был очарован; на самом деле, по доброй воле. Специально себя накручивал, вводил в состояние очарованности. Это не особенно сложно, когда обладаешь внутренней дисциплиной. Чувства можно не только сдерживать, но и форсировать. Один и тот же процесс. Второе, собственно, даже проще, если есть хоть какой-то начальный импульс, а он у меня был. Не важно, я не о том. А о том, что… Ладно, не буду тянуть. Я выяснил основной принцип: тот, кто полюбил наваждение, отдаёт ему свою силу, всю без остатка, или частично. Это, если я правильно понял, зависит от силы чувства, а может, ещё от каких-то личных особенностей – например, от способности во всём идти до конца. Но в целом…
– Так, стой, – попросил я. – У меня вопрос. На самом деле, очень много вопросов. Но самый важный: ты сказал, поезд сам приснился тебе? Агата сама приснилась? Ты вообще ничего для этого не предпринимал?
Шурф отрицательно помотал головой.
– Я и не мог, – сказал он. – Я обещал леди Сотофе, что не стану соваться в твоё наваждение. А слово надо держать. Но немедленно просыпаться, если вдруг поезд мне сам приснится, она меня не просила. Вообще речи не заводила о сновидениях. Зная леди Сотофу, совершенно уверен, ей и самой было интересно узнать, что получится, если оставить нам с наваждением такую возможность встретиться. К счастью, настоящие маги всегда любопытны, даже самые разумные и предусмотрительные из нас.
– Ясно. Получается, Агата может присниться тому, кого она сама выберет?
– Об этом мы знали и раньше. Она уже снилась мне, когда захотела узнать, что с тобой случилось.
Я молча кивнул. Допил страшное чёрное вино – наверное, самое вкусное из всего, что я пробовал в своей жизни. Даже жалко, что в такой неудачный момент мы с ним встретились, когда мне плевать, что вкусно, а что нет. И опьянеть не получится, даже если выдую бочку. Лопну гораздо раньше, чем почувствую хоть что-нибудь.
Наконец я сказал:
– Да, ты прав. Само по себе это не новость. Настоящая новость – что Агата может брать силу у тех, кому снится. Ну или просто предоставлять возможность добровольно её отдавать, при условии, что «добровольно» – это «не понимая, что делаешь». Или ты понимал?