– Да ладно тебе, – вздохнул я. – Прощу, конечно. Вам – да, себе – нет.
– Так даже хуже, – ответил мой друг. – Любую вражду можно пережить, а иногда и повернуть себе на пользу. Кроме вражды с самим собой.
Джуффин, всё это время слушавший нас с интересом исследователя, внезапно обнаружившего принципиально иную форму условно разумной жизни, наконец укоризненно сказал:
– Ну спасибо, порадовали. С тех пор как Его Величество милосердно перестал приглашать меня на ежегодные диспуты придворных философов, я даже не предполагал, что мне ещё когда-нибудь доведётся присутствовать при настолько возвышенных беседах. К вашему сведению, мальчики, чувства нужны, потому что их интересно испытывать, а не затем, чтобы нами повелевать.
– Тем не менее иногда к чувствам лучше прислушиваться. Особенно к чужим. Дешевле обойдётся в итоге, – заметил Шурф.
– Тоже верно, – неожиданно легко согласился Джуффин. И добавил: – Я бы мог продолжать с вами спорить и даже, с известной долей вероятности, переубедить, но ладно, пока не стану. Мне и самому интересно побольше узнать об этом наваждении. Досадно было бы прежде времени, не разобравшись, его загубить.
– Но ты же сам только что…
Джуффин меня перебил:
– Во-первых, разорвать твою связь с наваждением, не равносильно предложению его уничтожить. Мы просто пока не знаем, как повернётся. Рискнуть и посмотреть, что из этого выйдет – обычный для меня подход. А во-вторых, я тебя пожалел.
– Ты меня – что?! – переспросил я, потому что ушам своим не поверил.
– По-жа-лел, – по слогам повторил Джуффин. – Специально использовал это слово, чтобы посмотреть, какое у тебя будет лицо. Спасибо, лицо и правда отличное, я не зря старался. Но на самом деле речь всего лишь о моих текущих приоритетах, в рамках которых твоё благополучие гораздо важней секретов отдельно взятого наваждения. Так уже нормально звучит?
– Да, так вполне ничего, – растерянно согласился я.
– А поскольку от благополучия ты сам только что наотрез отказался, я могу дать волю своему исследовательскому интересу, – завершил Джуффин. – Но уж тогда больше не ной! Не сокрушай моё сердце ежедневными скорбными монологами о том, как тебе надоела такая жизнь. И от страдальческих взглядов тоже, пожалуйста, воздержись.
Я пожал плечами – дескать, не очень-то и хотелось. Но про себя подумал, что мне теперь нелегко придётся. Постоянно изображать в присутствии Джуффина радость бытия – то ещё испытание. А он же небось ещё придираться станет: «Не верю, давай улыбку пошире, и глазами бодрее сверкай».
– В моём присутствии можешь не особо воздерживаться, – утешил меня сэр Шурф. – Ной на здоровье. Переживу.
– Спасибо, – вздохнул я. – Ты настоящий друг.
– Ты рад? – спросил Шурф после того, как Джуффин ушёл заниматься каким-то очередным умеренно загадочным городским происшествием, и мы остались одни.
Я был честен:
– Вряд ли это называется именно словом «рад». Даже, знаешь, отчасти разочарован, что вы вдвоём не потащили меня на Тёмную Сторону и силой не заставили немедленно разорвать эту связь. Злился бы на вас страшно, факт. Зато чувствовал бы себя при этом отлично, мог бы хоть трижды на дню гневно убегать на край Мира от ужасных злодеев в вашем лице. Тот ещё, на самом деле, соблазн. Так что нет, я совсем не рад. Но точно знаю, что поступил правильно. Таким собой я готов продолжать быть.
– Тебя так сильно впечатлила эта мёртвая женщина? – спросил Шурф.
Я хотел объяснить, что меня впечатлило всё сразу – женщина, удивительные миры за окном, невероятные истории, которые она рассказывала, и, конечно, сам поезд, потому что пробудил во мне память о тех временах, когда я больше всего на свете любил поезда, мечтал уехать на каждом из проезжающих мимо, всё равно в каком направлении, лишь бы неизвестно куда. Но не успел даже начать, потому что мой друг добавил:
– Штука в том, что ты помнишь, как сам был одиноким мечтателем, который, в итоге, смог удрать в неизвестность. А женщина, которая сейчас кажется тебе даже более достойной такой прекрасной участи, не смогла. И это, как тебе сейчас представляется, несправедливо? Поэтому, кроме твоей естественной очарованности красивым и сложным наваждением, есть кое-что посерьёзней? Выдуманный на ровном месте, абсурдный, но от этого не менее очевидный для тебя самого долг?
– Вот откуда ты такой умный на мою голову, – вздохнул я. – Вообще ничего от тебя не скроешь. Даже то, что успешно скрывал от себя.
* * *
– Чему я никогда не перестану удивляться, так это способности наших горожан из всего устроить развлечение, – сказал сэр Кофа.
Я бы с удовольствием подхватил и развил эту тему, но прямо сейчас не мог, поскольку рот был занят Тысячеликим Супом, попробовать который Кофа меня, собственно, и привёл в один из маленьких трактиров со скромными интерьерами и заоблачными ценами, существующих чуть ли не со дня основания города, но известных лишь немногим избранным знатокам. Чтобы попасть в трактир «Радость Йохира»
[7], мы сперва приехали на одну из самых удалённых окраин Левобережья, где роскошные виллы столичных богачей постепенно сменяются полуразрушенными загородными усадьбами эпохи Хоттийской династии и новенькими домами умеренно зажиточных горожан, соблазнившихся относительной дешевизной земли на краю престижного Левого берега, а потом некоторое время пробирались по едва заметной тропинке через то ли заброшенный сад, то ли, напротив, ухоженный лес.
Однако Тысячеликий Суп, несомненно, стоил таких усилий. Удивительная даже по нашим нынешним меркам еда: каждая новая ложка разительно отличается от предыдущей не только вкусом, но и консистенцией, и температурой. Густое горячее кислое внезапно сменяется жидким сладким ледяным, после чего может последовать нечто жгучее, дрожащее как желе, или прохладное горькое пенное, причём последовательность этих перемен совершенно непредсказуема, всякий раз для каждого едока своя; короче говоря, за таким обедом особо не побеседуешь, напряжённый диалог с Супом затягивает, как детектив. Кофа, собственно, тоже сперва не особо рвался общаться, он просто гораздо быстрее доел.
Поэтому я только кивнул и выразительно взмахнул ложкой – дескать, помилосердствуйте, у меня тут еда. Сэр Кофа кивнул и умолк, дожидаясь, пока я узнаю, чем дело кончилось, в смысле, расправлюсь с Супом. Заодно трубку набил.
– А о каком развлечении речь? Что на этот раз придумали? – спросил я после того, как пришёл в себя от последней ложки, оставившей потрясающее послевкусие и горькую досаду, что именно этого ощущения никогда не получится повторить, сколько порций ни заказывай. Многие не любят Тысячеликий Суп именно за этот подвох: невозможность повторить, если понравится. Сэр Шурф, которого неконтролируемое поведение Супа раздражает до крайности, говорит, что это еда не для гурманов, а для любителей приключений. То есть как раз для меня.