Джуффин молча кивнул. Набил трубку, щёлкнул пальцами, разжигая её, но почему-то передумал и сразу же погасил. Наконец сказал:
– Надо же, как быстро учится эта леди! Поневоле проникнешься уважением. Одна, без помощников и советчиков, наугад – и с таким результатом! Я, в общем, предполагал, что рано или поздно поезд станет появляться на улицах города. Но что это так скоро случится…
– Предполагал? – изумлённо переспросил я.
– Ну естественно, – пожал плечами шеф Тайного Сыска. – Любой из нас на её месте постарался бы сделать так. Если хочешь, чтобы тебя полюбили, надо себя почаще показывать во всей красе. А на пустыре стало некому. Кроме меня, но я – так себе вариант.
– Полный конец обеда, – заключил я.
Обычно этот синоним слова «трындец» поднимает мне настроение. Но сейчас и он не помог.
– Да почему же конец? – усмехнулся Джуффин. – Считай, только начало. Твоё наваждение, хвала магистрам, не отнимает силу у всех подряд только потому, что они его видели. Наяву оно для людей вообще безопасно…
– Пока, – почти беззвучно подсказал я.
– Пока, – согласился Джуффин. – А как дальше пойдёт, поглядим. Но прогноз у меня, будешь смеяться, вполне оптимистический. Мёртвая леди не может забрать силу у тех, кто не любит её достаточно сильно. Но не так уж много людей способны беззаветно любить.
– А только самые лучшие, – подхватил я.
– Не лучшие, а просто таким образом устроенные. У всех свои сильные и слабые стороны. А способность беззаветно любить, при всём моём уважении, не важнейшее из достоинств, а просто одно из них.
– В любом случае, мы не собираемся бросать этих людей на произвол судьбы, – добавил Кофа. – Будем следить за их делами и самочувствием. Это даже не особенно хлопотно. Сам знаешь, у нас уже почти дюжину дней затишье. Видимо, мы нашли и исцелили всех, кто был очарован. Среди наших горожан, хвала магистрам, оказалось не так уж много впечатлительных людей.
– И это всё объясняет, – кивнул я. – Моя мёртвая леди проголодалась и вышла на охоту. То есть поехала, мать её за ногу… Слушайте, что мне делать?
– Если согласишься её навестить, это будет неоценимая помощь, – сказал Джуффин. – Но если не уверен, что сможешь держать себя в руках…
– Я не об этом спрашивал, – вздохнул я. – А по большому счёту. В принципе. Что мне делать с мёртвой леди, поездом и с собой? Но если нужна новая информация, я её навещу, конечно. Уверен не уверен, дело десятое. Если надо держать в руках, значит, буду. Должен же быть от меня какой-нибудь толк.
– Толку от тебя и так более чем достаточно, – заметил сэр Кофа. – Мои агенты продолжают наблюдать за людьми, которых ты спасал от своего наваждения. На всякий случай, потому что мне так спокойнее. Когда имеешь дело с незнакомой, неизученной магией, всегда лучше перегнуть палку; впрочем, это тебе только ленивый не говорил. В общем, что я могу сказать – отлично они все живут. И даже лучше, чем прежде. Я имею в виду, гораздо более осмысленно. Многие сразу бросились магию изучать – на эти новомодные шарлатанские курсы, но ладно, пусть так, хороших учителей пока катастрофически мало, надо хоть с чего-нибудь начинать. Несколько человек решились на серьёзные перемены в жизни, которых давно хотели, но опасались – кто-то сменил работу или открыл своё дело, кто-то уехал или собирается уезжать, одни помирились с близкими, другие, напротив, расстались, и во всех случаях перемены явно на пользу, можешь мне верить, уж я-то знаю людей.
– Вы мне об этом прежде не говорили, – оживился Джуффин. – Только, что у жертв наваждения всё в порядке, и рецидивов, похоже, нет.
– А всё потому, что не в моих привычках сообщать непроверенные сведения, – усмехнулся сэр Кофа. – Тут ведь такое дело – ничего не докажешь. Может, эти люди и без утраты силы с последующим исцелением точно так же себя повели бы. Теперь уже не узнаешь, как было бы. Но когда рассматриваешь не каждый отдельный случай, а общую картину, ясно видишь тенденцию. И мне она по душе.
– Спасибо, – сказал я. – Это и правда круто. Как-то сразу возвращается смысл. То есть ощущение смысла. Теоретически-то понятно, что он и так во всём есть.
* * *
– Ну, и что ты, в итоге, решил? – спросила Агата. И не дожидаясь ответа, поморщилась: – Ладно, можешь не говорить. Сама знаю, что ничего хорошего. Для этого и мыслей читать не надо. Достаточно тебя знать. А я знаю – лучше, чем самой хотелось бы. Что успела узнать, уже не забуду, как ты ни защищайся, сколько барьеров ни ставь.
Мы сидели в купе, снова ставшем роскошным, как декорация для съёмок кинофильма про красивую старинную жизнь. За окном было светло – впервые на моей памяти. Несколько раз я видел из окон этого поезда предрассветные и закатные сумерки, а всё остальное время снаружи царила ночь. Но сейчас был яркий сияющий полдень, и мы ехали по бескрайней равнине, заросшей жухлой травой. Больше ничего здесь не было – ни деревьев, ни человеческого жилья, ни даже каких-нибудь телеграфных столбов. Только море сухой травы под бледно-сиреневым небом и солнце в зените, ослепительное, истошно розовое, как воспалённый волдырь. Смотреть на этот пейзаж было почти мучительно, но я всё равно почему-то глаз не мог отвести.
– Это специальный неприятный пейзаж для неприятного гостя, – усмехнулась Агата. – По удачному стечению обстоятельств я однажды придумала волшебную страну Зуйфатан, жители которой не хотят, чтобы к ним ломились все подряд. И умело замаскировались: когда к границе страны Зуйфатан приближается добрый человек с благородным сердцем, он видит лесистые холмы и прекрасные замки – всё как есть. А невежественные пройдохи вроде тебя, равнодушные ко всему, кроме собственного благополучия, видят только унылую равнину и палящее солнце. И их охватывает такая печаль, что некоторые умирают от горя. А другие, покрепче, просто убегают в слезах.
Дверь купе беззвучно открылась, вошла женщина в глухом чёрном платье до пят, поставила на стол поднос с одним бокалом и, низко поклонившись, ушла. Лица у неё не было, просто гладкий блестящий овал, обрамлённый светлыми локонами, как у некоторых манекенов.
– Что, страшно? – усмехнулась Агата. – А мне очень нравится. Специально такую себе пожелала. У прислуги не должно быть лица.
– Да что тут страшного, – вздохнул я. – Тоже мне ужас – безликая тётка с подносом. Я и похуже вещи видал.
– Нашёл чем хвастаться, – поморщилась Агата. – Навидался он всякой дряни в своём дурацком волшебном мире. Воистину великий человек!
Взяла бокал, залпом выпила прозрачную жидкость, поморщилась. Объяснила:
– Это водка. Дрянная. Дешёвая. Невероятно противная. Я её ненавижу почти так же сильно, как тебя. Поэтому и заказала – для полной гармонии. Чтобы помянуть былую любовь. Тебе не предлагаю. Не хочу тебя ничем угощать.
– Ничего, – сказал я. – Такие лишения я совершенно точно переживу.
Я совсем не сердился. Вместо злости меня охватила обещанная печаль. Но вряд ли виной тому стал унылый пейзаж за окном. Мне было очень жалко Агату. Ясно же, что от хорошей жизни так себя даже с настоящими врагами не ведут.