Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи - читать онлайн книгу. Автор: Василий Костовинский cтр.№ 21

– Ну, ладно, слушай! – милостиво позволил мне ознакомиться со своим творчеством Степан. Он неожиданно ловко вскочил на соседний стул и принял позу статуи памятника Маяковскому на Триумфальной площади Москвы. И трубным, замогильным голосом, от которого задребезжала посуда на соседних столах, тернопольский богатырь чеканно продекламировал:

Иерихонская Труба показалась бы жалкой детской свистулькой по сравнению с могучим громоподобным гласом, всколыхнувшим вязкий воздух набитой посетителями пиццерии. В нижнем зале что-то глухо и тяжело упало на пол. За спиной Степана истерически завизжала девушка. Но не от восторга от услышанного. Вскакивая на стул, поэт ненароком зацепил её кавалера за локоть и тот вывернул полную чашку горячего кофе на белоснежный костюм своей хрупкой возлюбленной. Парень вскочил на ноги, сжал кулаки и резко обернулся. По грозному выражению его лица я понял, что он не на шутку намерен вступиться за честь и достоинство дамы своего сердца. Но, увидев двухметрового громилу верхом на стуле, он как-то сразу сник, суетливо схватил салфетку и принялся поспешно промакивать коричневые пятна на костюме своей зазнобушки.

Повар был застигнут загробным гласом как раз в тот момент, когда в очередной раз подбросил корж в воздух. Парень мгновенно съежился и сжался в комочек от нежданно нахлынувшей волны ужаса. А корж плашмя плюхнулся прямо на вершину его башнеподобного белого колпака. По-видимому, повар принял мефистофельский бас Степана за предвестник приближающегося двенадцати бального землетрясения.

– Ну и как? – спросил меня с вершины Парнаса обладатель бесценного поэтического дара.

– Я поэт, зовусь я Стёпа.

Всем привет от остолопа! – пробурчал я, растирая заложенные «громом» уши.

– Чего, чего? – поинтересовался из-за заоблачных высот одаренный лирик.

Но тут Парнас не выдержал гениальности поэта. Ножки стула резко разъехались в разные стороны. Степан рухнул на стол, сметая с него всю утварь, и кубарем скатился на пол. Я еле успел схватить в руки мой стакан и бутылку «Спрайта», спасая их от разрушительной и всесокрушающей стихии. Низвержение с Парнаса сопровождалось ужасающим грохотом и звоном бьющегося стекла. Общий бедлам усилило то, что официантка, имевшая неосторожность как раз проходить мимо, от неожиданности резко отпрянула в сторону и вывернула на пол содержимое своего подноса, а именно: 4 порции пиццы и столько же стаканов и бутылок пива «Супербок». Грохот падающей посуды и битого стекла дополнил мелодичный перезвон роняемых ножей, ложек и вилок.

Одна порция пиццы, описав замысловатую траекторию и несколько раз перевернувшись в воздухе, упала точнешенько на макушку поэта и увенчала его растерянную и изумлённую физиономию. Степану, восседавшему на полу среди остатков трапезы и обломков посуды, ещё крупно повезло, что пицца угодила на его голову коржом вниз. Во времена Древней Греции победителям поэтических соревнований на голову возлагали лавровый венок, но, по-видимому, с тех пор обычаи существенно изменились.

Вдруг Степан дико взревел, резко сбросил «корону» со своей бедовой головы и прытко вскочил на ноги. Он порывисто схватил газету «Jogo» с соседнего стола и, мелко пританцовывая, принялся энергично махать ею над своей взлохмаченной макушкой. Этот экзотический пляс сопровождался отборными ругательствами и изощренными проклятиями. Все это чем-то напоминало танец шамана при изгнании злого духа из тела смертельно больного соплеменника. И тут меня внезапно осенило: увенчавшая гениального чтеца пицца была только-только извлечена из горячей печи.

Внезапно гигант узрел мою остолбеневшую персону со стаканом и бутылкой воды в судорожно сжатых руках. Степан стремительно бросился ко мне, выхватил из моих одеревеневших рук бутылку и вылил её содержимое прямо себе на голову. Мученическое выражение медленно сползло с его перекошенного лица, и он облегченно вздохнул:

– Господи! И как это только йоги умудряются ходить босыми ногами по горячим углям? Тут от пиццы мозги в голове чуть ли не вскипели. А то… голыми ногами!!!

Я несмело оглянулся. На нас смотрели десятки пар ошарашенных глаз. Виртуоз изготовления «прорезиненной» пиццы спрятался за кассовым аппаратом и испуганно выглядывал из-за него, как робкий новобранец из-за свеженасыпанного бруствера. Корж, свисая с верхушки головного убора повара, предательски перекашивал Пизанскую башню колпака, натягивая его край на вытаращенные глаза несчастного кулинара. Дрожащими руками парень вытащил из кармана мобильный телефон и, трепеща как осиновый лист, попытался набрать какой-то только ему известный номер. Край колпака совсем съехал на слезившиеся глаза повара, и он поспешно поправил его левой рукой. В этот момент коварный мобильник выскользнул из непослушных пальцев юноши. Телефон, вращаясь винтом, полетел вниз и, ударившись торцом о кафельный пол, раскололся на несколько крупных частей. Повар, согнувшись и прикрываясь руками, словно в него стреляли из крупнокалиберного пулемета, бросился к лестнице и почти кубарем скатился в нижний ярус пиццерии. Степан бережно вытащил из кармана носовой платок, размером со штормовой парус терпящей бедствие бригантины, и старательно вытер мокрую голову и лицо. Затем он громко высморкался, аккуратно сложил платок и, очаровательно улыбнувшись, подвел печальный итог блицтурнира поэтов:

– Кажется, влипли.

Из нижнего яруса пиццерии медленно поднялся солидный, уже не молодой мужчина в строгом, но дорогостоящем костюме с пластиковой табличкой на груди.

– По-видимому, управляющий, – невольно подумалось мне.

непроизвольно вспомнились шекспировские строки.

Степан невозмутимо направился к управляющему, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана куртки:

– Tenha calma! Pago para todas danificações! (Прим. «Спокойствие! Плачу за все убытки». порт.)

Повар, робко выглядывавший из-за широкой спины управляющего, как завороженный, не мигая, уставился на шуршащие банкноты. Глаза парня, казалось, вот-вот выпадут из орбит, а безвольно отвисшая челюсть коснется его чахлой грудной клетки. Лишь только неожиданно свалившийся с колпака корж, вывел юношу из тяжёлого гипнотического транса.

Степан минут пять что-то настойчиво объяснял недоверчивому администратору на португальском языке и, наконец-то, уговорил.

– O'kаy! – веско произнес управляющий и что-то властно приказал услужливым официанткам. Те быстро и проворно смели и вытерли с пола ужасающие последствия недавней катастрофы. Стол был начисто вымыт, сервирован заново, и мы вторично уселись за него с твердым намерением продолжить нашу нежданно прерванную трапезу. Вот только стул, недавно служивший трибуной поэту, разительно напоминал раздавленную гигантским ногтем блоху. И даже лесковский Левша навряд ли смог бы восстановить этот предмет после жесткого «наезда» моего талантливого, но увесистого сотрапезника. Обломки стула, как останки павшего в бою ветерана, торжественно и печально вынесли в соседнее подсобное помещение. Степану же откуда-то принесли новый стул, отличающийся от своих стандартных собратьев особой прочностью и повышенной громоздкостью. Администратор же пристроился на освободившемся дальнем столе и принялся составлять скорбный список потерь, понесенных вверенным ему заведением.