Эдвард Сноуден. Личное дело - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Сноуден cтр.№ 26

Простите, если звучу самовлюбленно, но по-другому, наверно, и не скажешь: мне всегда настолько легко давалась работа с компьютерами, что я фактически не относился к своим способностям всерьез. Я не нуждался в похвале за это умение – вместо этого я хотел признания на каком-нибудь другом поприще – том, что давалось мне труднее. Я хотел показать, что я не «мозг в стеклянной колбе», но также сердце и мышцы.

Этим объясняется мой финт с армией. В ходе выздоровления я понял, что, хотя этот опыт и ранил мою гордость, он все равно укрепил мою уверенность в себе. Я стал сильнее и уже не столько боялся боли, сколько был ей благодарен за то, что она послужила моему самосовершенствованию. Жизнь по эту сторону колючей проволоки становилась все легче. Если хорошенько подумать напоследок, то все, чего мне стоила армия, – это волосы, которые потом отросли, и хромота, которая постепенно проходила.

Я был готов посмотреть фактам в лицо: если у меня еще есть потребность служить своей стране (а я, вероятней всего, буду ей служить), то я это буду делать головой и руками – работая на компьютерах. Это единственная возможность сделать для своей страны все, на что я способен. Хоть я и не мнил себя ветераном, но мне, прошедшему через тяготы армейской жизни, стоило попробовать начать работу в разведывательном агентстве – там, где мои таланты были бы наиболее востребованы и, возможно, как следует испытаны.

Так я смирился с тем, что теперь, когда оглядываешься назад, кажется неизбежностью – с необходимостью получить допуск к секретной работе. Вообще, существует три степени секретности, снизу доверху: «для служебного пользования», «секретно, не подлежит разглашению» и «совершенно секретно». Последний уровень защиты может быть в дальнейшем расширен за счет дополнительной оговорки – «sensitive compartmented information» («секретная информация с особым режимом хранения»), что влечет за собой желаемую форму допуска – TS/SCI («top secret / sensitive compartmented information»), необходимую для получения должности в престижных агентствах – ЦРУ и АНБ. Бесспорно, форму TS/SCI очень трудно получить, но она открывает многие двери. Поэтому я вернулся в свой Анн-Арандельский колледж – на время, пока я искал работодателя, который мог бы оплатить мое заявление на прохождение самой строгой проверки для получения нужного допуска – «Проверки анкетных данных» ^[36]. Поскольку процесс утверждения допуска TS/SCI длится целый год, я от души рекомендую его всем, кто проходит реабилитацию после травмы. Все, что требуется, – это заполнить несколько бумаг, а потом, лежа с высоко поднятыми ногами в гипсе, стараясь не совершать ничего предосудительного, пока федеральное правительство не вынесет свой вердикт. От вас, собственно, больше ничего не зависит.

На бумаге я был идеальным кандидатом. Я ребенок из военной семьи, где почти каждый взрослый прошел тот или иной уровень проверки на благонадежность. Я сделал попытку записаться в армию, чтобы сражаться за свою страну, хотя несчастный случай вывел меня из строя. У меня не было ни криминального прошлого, ни привычки к наркотикам. Из финансовых обязательств на мне висел только студенческий долг за курсы на сертификат Майкрософт, но я еще ни разу не пропустил сроков платежа.

Ни одно из этих обстоятельств, впрочем, не мешало мне нервничать.

Я регулярно ездил на занятия в Анн-Арандельский колледж и обратно, а Национальное бюро проверки анкетных данных тем временем копалось во всех аспектах моей жизни и собирало показания обо мне почти у каждого, с кем я знался: родители, вся моя обширная семья, одноклассники и друзья. Наверняка они рылись в моих «неровных» школьных ведомостях, и, без сомнения, не упустили возможности поговорить с кем-нибудь из учителей. Очень может быть, что опросили Мэй с Нормом, а также парня, вместе с которым я торговал летом мороженым в парке «Шесть флагов». Целью таких проверок является не только желание найти, что я сделал не так, но и отыскать вещи, с помощью которых меня можно скомпрометировать или шантажировать. Органам разведки не нужно, чтобы ты на все 100 % был идеально чист – ведь если бы такое в принципе было возможно, то некого было бы нанимать на работу. Вместо этого ты должен быть честен, как робот, – чтобы показать, что у тебя нет ни одного грязного секрета, который мог бы быть по воле недругов использован против тебя, а значит, и против агентства.

Это, конечно, стало предметом для раздумий, пока я стоял в дорожной пробке, и все мгновения жизни, о которых я мог бы сожалеть, проносились в моей голове. Ничто из того, что я вспоминал так горько, ни на грамм не могло удивить бывалого дознавателя из бюро, где привыкли докапываться до человеческих слабостей и достоверно знали про какого-нибудь аналитика средних лет, работающего на «фабрике мыслей», что тот носит подгузники и любит, когда его шлепают пожилые дамы в кожаном белье. Но у меня оставалась еще одна параноидальная идея, которую продуцировал этот процесс: вам не надо быть скрытым фетишистом, чтобы делать то, что вас смущает, и бояться, что незнакомые люди могут неправильно вас понять, если ваши тайны будут выставлены на всеобщее обозрение. Я хочу сказать, что, черт возьми, я вырос в эпоху Интернета – а если в нем вы не залезли в какой-то очень нескромный или грубый сайт, значит, вы буквально вчера к нему подключились. Хотя как раз из-за порнографии я не особенно переживал. Все ее смотрят, а те, кто сейчас мотает головой, тоже не переживайте: я чужих тайн не выдаю. Мои поводы для беспокойства были более личного свойства: бесконечная череда глупых ура-патриотических высказываний и масса еще более глупых мизантропических призывов, от которых я впоследствии открестился бы сам в процессе своего личностного становления. Другими словами, я беспокоился о логах чатов и постах на форумах, переживал за все тупые комментарии, которые рассылал направо и налево, играя в игры и посещая хакерские сайты. Когда пишешь под псевдонимом, пользуешься свободой, причем часто безрассудно. А поскольку главным аспектом культуры раннего Интернета было постоянное состязание за самое зажигательное высказывание, то нередко я, не колеблясь, предлагал бомбить страну, где облагали налогом видеоигры, или хотел загонять людей, которые не любят аниме, в лагеря для перевоспитания. Никто на таких сайтах не принимал подобные вещи всерьез, тем более я сам.

Когда я зашел туда снова и перечитал свои посты, то содрогнулся от страха и стыда. Половина из того, что я тогда писал, совсем не имелась в виду. Я просто искал внимания. Но я вовсе не предполагал, что за свои шалости мне придется объясняться с седовласым человеком в роговых очках, вперившим взгляд в кипу бумаг громадной папки с ярлыком «Личное дело». Другая половина сказанного казалась еще хуже, потому что я был уже не тот ребенок, что раньше. Я вырос. Как я сейчас попросту не узнал бы свой прежний детский голос, так же активно я не приемлю те несуразные, спровоцированные гормонами высказывания. Я увидел, что готов спорить с призраком. Я хотел сражаться с тем бестолковым, ребячливым, временами жестоким призраком самого себя, которого больше не существует. Мысль о том, что он будет преследовать меня до конца моих дней, была невыносима, но я не знал наилучшего способа выразить раскаяние и положить некий барьер между ним и собой, и не представляю себе даже попытку это сделать. Отвратительно быть таким безнадежно, технологически привязанным к прошлому, о котором полностью сожалеешь, но которое никак не можешь забыть.