Последнее объятие Мамы - читать онлайн книгу. Автор: Франс де Вааль cтр.№ 34

Эти способности по-прежнему изучены слабо, но уже ясно, что человекообразные обезьяны совсем не так эгоистичны, как предполагалось, а если сравнивать с человеческим поведением – дадут сто очков вперед среднестатистическому священнику или левиту. Однако по практическим и этическим причинам мы не проводим эксперименты на выявление тех форм альтруизма, которые могут дорого обойтись помощнику, например, если ему придется рисковать жизнью ради другого. Ни один ученый не будет намеренно сталкивать шимпанзе в реку, чтобы проверить, станут ли остальные его спасать, хотя реальные жизненные ситуации показывают, что станут. В зоопарках крупные обезьяны часто живут на острове, окруженном водяным рвом, и нам известны случаи, когда кто-то из обитателей пытался спасти упавшего в воду собрата – иногда в результате гибли оба. Один самец лишился жизни, когда зашел в воду, чтобы вытащить детеныша, которого уронила в ров неуклюжая мать. В другом зоопарке детеныш шимпанзе задел электрическое ограждение и в панике спрыгнул со спины матери в воду. Мать утонула вместе с ним, когда кинулась его вылавливать. Первая в мире «говорящая» шимпанзе Уошо, услышав вопль упавшей в воду самки, перемахнула через двойную электрическую ограду, чтобы добраться до отчаянно барахтающейся утопающей. Зайдя в скользкий ил у края рва, Уошо ухватила ее за молотящую по воде руку и вытащила. Пострадавшую она почти не знала, они познакомились за считаные часы до происшествия ^[93].

Чтобы заставить стойкого гидрофоба кинуться в воду, мотивация явно должна быть очень сильной. Рассудочных расчетов («Может, если я помогу ей сейчас, она тоже когда-нибудь меня выручит?») для этого не хватит: зачем рисковать жизнью и здоровьем ради такой призрачной перспективы? Только эмоции, вызванные происходящим, могут побудить нас презреть опасность – как побуждает эмпатия, позволяющая проникнуться чужим эмоциональным состоянием. Как выразился американский психолог Мартин Хоффман, эмпатия обладает уникальным свойством «вызывать у нас неприятные переживания из-за чужой беды» ^[94]. Этот механизм протестировал – не на приматах и других крупных млекопитающих, а на грызунах – исследователь из Чикагского университета Инбаль Бен-Ами Барталь. Барталь запускал крысу в вольер, где находился небольшой прозрачный контейнер – примерный аналог банки из-под варенья. Внутри отчаянно извивалась, пытаясь выбраться, другая крыса, но выход ей перегораживала дверца с защелкой. Свободная крыса не просто принималась разбираться, как открыть дверцу и вызволить узницу, она делала это с явным энтузиазмом. Заранее отпирать защелку крыс не обучали, они учились на месте. Затем Барталь подверг испытанию мотивацию крыс-спасительниц, предоставляя им на выбор два контейнера – один с шоколадной крошкой (любимым лакомством, легко различимым по запаху), второй с запертой товаркой. Во многих случаях крыса в первую очередь принималась освобождать узницу, то есть уменьшить ее страдания было для свободной крысы важнее, чем полакомиться шоколадом ^[95].

Может быть, испытуемые вызволяли узницу только потому, что жаждали общения? Если товарка томится взаперти, с ней не поиграешь, не спаришься, не займешься грумингом. Вдруг крысы просто хотели устранить препятствие для контакта? В изначальном исследовании такой вариант не рассматривался, но было проведено другое, в котором спасение не вело к взаимодействию ^[96]. Однако крысы по-прежнему друг друга спасали, а значит, ими двигало вовсе не желание пообщаться. Барталь считает, что мотивацией служат овладевающие ими эмоции: стресс узницы передается свободной крысе и заставляет искать выход. Когда же Барталь с помощью успокоительного превращал крыс в безмятежных хиппи, они все так же успешно вскрывали контейнер с шоколадом, но не обращали никакого внимания на узницу. Им не было до нее дела, у них притуплялась эмоциональная реакция, примерно как у человека под прозаком или болеутоляющим. Крысы становились глухи к чужому страданию и переставали помогать узнице. Эти результаты гораздо больше согласуются с гипотезой деятельного сочувствия или помощи, основанной на эмпатии, чем с объяснениями, предполагающими в качестве мотива сиюминутный эгоистический интерес ^[97].

Ключевое слово здесь «сиюминутный», поскольку никто не утверждает, что в долгосрочной перспективе эмпатия бесцельна. В биологии четко различаются два аспекта преследования собственных интересов. Если смотреть с первой точки зрения, эволюционной, эмпатия никогда бы не развилась, если бы не давала преимущество: она способствует построению общества, основанного на сотрудничестве, где каждый может положиться на окружающих. Так что взаимной выгоды и ценности для выживания у эмпатии хоть отбавляй. Со второй точки зрения, психологической, собственные интересы – это цели, которые преследует конкретный индивид. Эволюционные цели индивидууму зачастую неведомы. Молодые птицы летят привычными для своего вида миграционными путями, не осознавая почему; животные совокупляются, не догадываясь, что тем самым обеспечивают продолжение рода, – в природе полным-полно эволюционных преимуществ, которые не включены в мотивацию. А значит, в психологическом отношении, своекорыстные интересы у животных в данном случае отсутствуют. Если поскрести шимпанзе Уошо, спасавшую тонущую самку, или слониху Мэй Перм, которая служила поводырем своей слепой подруге, мы увидим отнюдь не кровоточащее лицемерие, а доброту, чуткость и неравнодушие к чужой беде.

Тем не менее ученые по-прежнему одержимы поиском эгоистичных мотивов – по той простой причине, что из экономики и бихевиоризма они крепко-накрепко усвоили: к любым действиям и человека, и животное побуждает материальный стимул. Я же не верю этому ни на грош, а почему – поможет объяснить недавний хитроумный эксперимент с участием детей. Немецкий психолог Феликс Варнекен исследовал, как молодые шимпанзе и дети приходят на выручку взрослым людям. Экспериментатор в самый разгар работы роняет инструмент – подадут ли его испытуемые? У экспериментатора заняты руки – откроют ли ему шкафчик? Оба вида охотно оказывали помощь по собственной инициативе, то есть осознавали затруднение экспериментатора. А вот когда Варнекен начал вознаграждать детей за помощь, помогающих стало меньше. Судя по всему, вознаграждение отвлекало испытуемых, мешало посочувствовать неуклюжему бедолаге ^[98]. Попытаюсь представить, как бы это выглядело в реальной жизни. Допустим, за какую-нибудь мелкую помощь (придержать дверь или забрать почту из ящика) сосед сунул бы мне пару долларов в карман рубашки. Я бы глубоко оскорбился – можно подумать, у меня только выгода на уме! И уж конечно, деньги не побудили бы меня помогать этому человеку в дальнейшем. Возможно, я даже стал бы его избегать, сочтя манипулятором и дельцом.