Она смеется, как мать - читать онлайн книгу. Автор: Карл Циммер cтр.№ 65

Выше уже было сказано, что в британских колониях в качестве морального оправдания этим законам повсеместно стали поминать проклятие библейского Хама. Священники в проповедях вещали о божественном пророчестве Ноя, по американскому Югу распространялись памфлеты, объясняющие, что Бог отметил грех Хама, сделав кожу его детей темной. Африканцы наследовали свое рабство так же, как и цвет кожи ^[451]. В течение XVIII в. проклятие Хама стало вполне биологическим понятием ^[452]. Сторонники рабства составляли списки основных различий между белой расой и неграми.

В 1774 г. плантатор из ямайской колонии Эдвард Лонг заметил, что «чернокожие, рожденные здесь в третьем и четвертом поколении, не отличаются по цвету от негров, привезенных непосредственно из Африки» ^[453]. Лонг утверждал, что вместо волос у его рабов «шерсть, похожая на овечье руно». Что же до ума, то в этом их отличия от европейцев казались ему еще более выраженными. Он заявлял: «У них нет никаких моральных устоев или принципов. Все писатели называют их самыми подлыми из рода человеческого».

К концу XVIII в. рабовладельцы смогли придать этим убеждениям научную видимость. Естествоиспытатели утверждали, что вид Homo sapiens можно разделить на породы, подобно растениям и животным. Карл Линней выделил четыре расы: американскую – Americanus («красноватый цвет, холерики… разрисовывают себя тонкими красными линиями, подстраиваются под обычаи»), азиатскую – Asiaticus («желтоватый цвет, меланхолики… надменные, скупые… руководствуются мнениями»), африканскую – Africanus («черный цвет… бесстыдные женщины… ленивые… действуют под влиянием каприза») и европейскую – Europaeus («белый цвет… изобретательные… подчиняются законам») ^[454].

Через несколько десятилетий после Линнея немецкий антрополог Иоганн Фридрих Блуменбах предложил новую систему из пяти рас вместо четырех ^[455]. Ее составили кавказская, монголоидная, негритянская, американская и малайская расы. Блуменбах решил использовать название «кавказская» для обозначения европейской расы после того, как изучил находившийся в его коллекции череп женщины, жившей некогда в горах Кавказа. Позже он сказал, что это был самый красивый череп из когда-либо им виденных. Блуменбах полагал, что обладательница черепа принадлежала к той же расе, что и население всей Европы. По мнению антрополога, у кавказцев потому были такие красивые черепа, что они стали первыми людьми, созданными Богом. Они сохранили первоначальную славу человечества, в то время как остальные деградировали, образовав еще четыре расы.

В XIX в. система Блуменбаха приобрела популярность, однако многие тонкие моменты его воззрений оказались со временем забыты. К примеру, Блуменбах считал, что между расами нет четких географических границ: расы, живущие по соседству, незаметно смешиваются друг с другом. Позднее антропологи, напротив, пытались определить постоянные анатомические различия между расами. Некоторые пошли еще дальше, отвергая единое происхождение человека. Сторонники такой точки зрения утверждали, что расы были сотворены по отдельности и навеки закреплены на своих местах в божественной иерархии. Вопросов о том, как была устроена эта иерархия, никогда не возникало. Согласно объяснению одного американского учебника 1852 г., «самый совершенный тип человечества – белая раса, которая возвышена над всеми остальными».

Этот расовый порядок должен был оставаться неизменным и юридически неоспоримым, невзирая на то, что в действительности происходило расовое смешение. Постоянная опасность разрушения воображаемых барьеров между расами исходила от сексуальных отношений. На ранних этапах существования американских колоний чернокожие и белые работники иногда вступали в браки и заводили детей. Но в конце XVII в. колониальные правительства приняли законы, которые должны были положить конец этой практике. Палата представителей Вирджинии назвала детей черных и белых родителей «отвратительной смесью и незаконнорожденными отпрысками» ^[456]. Дети от межрасовых браков считались неграми, а значит, рабами. Слова, которыми их описывали, имели юридический вес, даже если были абсурдными с научной точки зрения. Колониальные правительства стремились к тому, чтобы передачу наследственности от белого родителя к темнокожему ребенку можно было предотвратить в приказном порядке.

Несмотря на все эти законы, в межрасовых семьях рождалось все больше детей, причем речь идет о браках не только с негритянскими рабами, но и со свободными неграми. Некоторые так впоследствии и оставались в негритянских общинах, поэтому у их собственных потомков африканских предков становилось все больше. У других оказывалось столько европейских предков, что они иногда предпочитали считать себя белыми. Южные штаты разработали словарь, чтобы упорядочить своих подданных подобно тому, как ранее это сделали испанские правительства. Но стоило к этим понятиям присмотреться внимательнее, как тут же возникали сомнения. Законодатели задавались вопросом: неужели африканская кровь такая сильная и ядовитая, что наследование даже капли ее может привести к подавлению гораздо большей части белой крови? В 1848 г. некий судья из Южной Каролины попытался ответить на этот вопрос, но не смог. «Пусть присяжные решают, в каких случаях субъект, несущий пренебрежимо малую часть африканской крови, перестает быть мулатом и рассматривается как белый» ^[457], – заключил он.

Фредерик Дуглас получал удовольствие, заставляя своих соотечественников-американцев признавать, до чего же плохо их расистская классификация отражает реальность. В автобиографии он писал: «Мой отец был белым, ну или почти белым. Иногда ходили слухи, что мой отец – это мой хозяин» ^[458].

Мать будущего реформатора Харриет Бейли была рабыней и работала на одной из плантаций Мэриленда ^[459]. Биографы Дугласа считают весьма вероятным, что ее, как и других рабынь, изнасиловал хозяин плантации Аарон Энтони, который затем использовал родившихся детей как своих рабов. Хотя Дуглас, возможно, унаследовал ДНК Энтони, он не унаследовал юридический статус, который к ней прилагался. Вместо этого Дуглас вырос рабом, выпасая коров на пастбищах и держа их подальше от сада своего отца. Энтони одолжил восьмилетнего Дугласа брату своего зятя в Балтиморе. Там кем он только не работал до 1838 г., пока с поддельными документами не сбежал оттуда на поезде, идущем в северном направлении.

Не прошло и нескольких лет, как Дуглас начал издавать газету и выступать по стране с лекциями за отмену рабства. В 1848 г., когда он плыл на пароходе по озеру Эри в Буффало для участия в каком-то собрании, один из попутчиков узнал Дугласа и попросил его выступить с импровизированной речью. Дуглас встал перед пассажирами и высказал свои аргументы против рабства. Позднее он написал в своей газете: «Своими высказываниями я осудил рабовладельцев за воровство и насилие».