— Мисс Краббе сломала ногу?! — воскликнула пораженная Пышка. И тут же рассказала о плане, который предложила мрачному Максу, чтобы не допустить встречи мисс Краббе с констеблем Брейтуэйтом. — Должна признаться, — добавила она, — я и не думала, что Макс сможет преодолеть себя и сделать это. Ведь он боится высоты.
Плут одобрительно похлопал Пышку по плечу.
— Отличная мысль, Пышка! Она теперь носа из дому не высунет, будет лежать трупом. — Он помолчал, пытаясь осознать, что сказал. — Ну, не трупом, ясное дело — в общем, вы меня понимаете.
— Я не думала, что она сломает тогу, — недовольно сказала Пышка. Она была сторонницей быстрых и решительных действий, но калечить людей в ее планы не входило. — Мне жаль, что она пострадала.
— Попробуй посмотреть на это под другим углом, Пышка, — предложила Табиса. — Остановить эту женщину не было иной возможности, кроме как скинуть ее с лестницы. А если бы не пострадала от падения она, то пострадали бы Джереми Кросфилд и его тетушка, да еще как! При любом раскладе кому-то пришлось бы страдать.
Пышке пришлось признать правоту Табисы. Ну какой ребенок смог бы противостоять учительнице и директрисе в одном лице? Ведь в Сорее авторитет мисс Краббе был почти так же велик, как авторитет викария и мирового судьи.
Плут сел на задние лапы и вскинул голову.
— Вот что я думаю, — сказал он. — Если деньги никто не украл, значит, их потеряли, верно? А поэтому нам надо пойти в школу и поискать их. Если деньги в школе, мы их найдем и очистим Джереми от всех подозрений.
— Но разве это уже не сделали? — хмуро спросила Пышка.
— Может быть, и сделали, — сказал Плут, беспечно тряхнув головой. — Да только бьюсь об заклад, что у тех, кто искал, не было моего носа. Помните, как я нашел кожаный кошель с монетами, который Джордж Крук обронил в поле за Зеленой Красавицей? Я знаю, как пахнут монеты, и, если только они там есть, я их почую, будьте уверены.
Табиса придвинулась к Пышке и прошептала ей на ухо:
— Плут не врет про свой нос. У него и на самом деле больше шансов найти эти деньги, чему любого человека. Они могут полагаться только на свое зрение, да и оно у них не блещет. Я думаю, пусть попробует.
— Ясное дело, надо попробовать, — протявкал Плут. — Девушки, вперед! Идет охота за сокровищами!
Порешив на этом, две кошки и пес припустили по узкой дороге, соединяющей Ближний Сорей с Дальним. Крупный диск полной луны плыл над самыми верхушками лиственниц, превращая тропу в ковровую дорожку, сшитую из черных и светлых лоскутов. Вокруг сновали, скрипели, пищали и верещали мелкие ночные твари. Ручей Уилфин-бек, спрыгнув с холмов Клайф-Хайтс и миновав Кукушкин лес, вздулся и грозил выйти из берегов, по темным лугам посверкивали серебристые нити, ночной воздух был напоен столь милыми всем животным осенними запахами — сырой земли, торфа, увядающего мха, палых листьев. И если меж корней огромных дубов в роще Пенни-Вуд в такой вечер замешкается пара-другая эльфов, разве это кого-нибудь удивит? Во всяком случае — не наших кошек и собаку, которым хватало ума признать, что в мире есть место вещам и событиям, не вполне объяснимым. Да и большинство обитателей Озерного края все еще верило в эльфов, ведьм, колдунов, фей — и вообще во все сверхъестественное. Викарию Саккету за истинную правду выдавали историю о том, как феи стащили с лошади одного прихожанина, который поздно ночью возвращался в Сорей из Хоксхеда. Мужчина божился, что феи как пить дать протолкнули бы его через дверь в свое жилище в холме, не окажись у него в кармане странички из Библии — он-де всегда носил ее как амулет против подобных похищений.
Однако животным отлично известно, что феи и эльфы не любят переправляться через ручьи и реки, а потому Табиса, Пышка и Плут поспешили к каменному мосту через Уилфин-бек, чтобы поскорее убраться от них подальше. Добравшись до моста, они услышали шуршание и шипение в траве. Эти звуки издавал живший у моста хорек Фриц — некогда домашний, он сбежал от хозяина, который натаскивал его на кроликов. Мелкой живности, которой надо было переправиться через ручей, Фриц доставлял массу хлопот. Пищу себе он добывал, совершая набеги на места обитания кроликов в Сорейской пади. Иногда Фриц брал себе в помощь Плута — тому нравилось носиться за зверюшками, которых хорек выгонял из нор, и он всегда с восторгом встречал предложение поохотиться в компании с таким опытным и заинтересованным в результате напарником. Увидев своего приятеля во главе отряда, хорек сел на задние лапы и дружелюбными взмахами передних проводил всю троицу, которая прошла по мосту и нырнула в прогал между кустами зеленой изгороди, за которой начиналась тропа через открытую местность Сорейской пади.
Здесь ночной воздух был напоен запахами таволги и дикого чабреца, лунный свет, неверный из-за плывущих по небу облаков, заливал застывшее в немом молчании пространство. Впрочем, друзья не успели сделать и нескольких шагов, как их ушей достиг едва различимый вздох. Последующие вздохи звучали громче, затем к ним присоединилось хлопанье тяжелых крыльев и скрежет когтей, и на ветку ивы, стоявшей у самого ручья, опустился рыжий филин. В лунном свете плоский круглый диск его лица наталкивал на мысль о привидениях, немигающие глаза горели свирепым огнем. Он пребывал в крайнем раздражении.
Все трое нырнули под куст лещины. Они повстречали профессора Галилео Ньютона, д-ра философии, самого крупного и самого старого рыжего филина Озерного края. Профессор жил в полом стволе огромного бука в Кукушкином лесу и все часы от полуночи до рассвета проводил за изучением небосвода с помощью телескопа, сидя в обсерватории, которую оборудовал на верхушке своего дерева.
Помимо обширных познаний в небесной механике, профессор Галилео Ньютон имел репутацию серьезного исследователя в ряде прикладных отраслей естественной истории; в частности, он был крупным специалистом по ночным повадкам, предпочтениям и вкусам мелких пушистых животных — мы имеем в виду его пристрастие к экспериментальным работам, позволяющим выяснить, каковы упомянутые животные на вкус. Вечерние охотничьи вылазки профессора сделали его экспертом по всем вопросам, имеющим отношение к окружающим Сорей лугам, полям и лесам, и от его бдительного ученого ока не могло укрыться ни одно сколько-нибудь значимое событие. Галилео Ньютон был преисполнен глубочайшего уважения к собственной персоне и не терпел ни малейших проявлений дерзости в свой адрес, однако, что именно профессор может счесть проявлением дерзости, не было известно никому.
— Чьи там уши? — выкрикнул профессор сердито. И повторил свой вопрос, покрутив головой: — Чьи у-у-у-ши, у-у-у-у-ши?
— С вашего позволения, сэр, это я, Плут, — вежливо протявкал пес. — А со мной Табиса и Пышка. Мы из Нижнего Сорея.
— У-у-гу, понимаю, — сказал Галилео Ньютон еще более сердито. — Вы забрались на чужой берег Уилфин-бека, ваш берег — другой!
— Да-да, профессор, мы знаем, — согласился Плут, изо всех сил стараясь не обидеть филина: профессор Галилео Ньютон был крупной птицей с острым как бритва клювом и мощными когтями. Все кролики и мыши в ужасе разбегались при виде тени от широких крыльев профессора, его боялся даже хорек Фриц, хотя и старался не подать виду и скрыть свой страх за беззаботной усмешкой. — Видите ли, сэр, у нас тут весьма важное дело, — продолжал Плут. — Мы направляемся в сорейскую школу, чтобы найти пропавшие деньги.