Порог - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 196

Карен" или двойные инициалы, заключенные в «сердечко»; а однажды — это была довольно загадочная надпись, а потому и запомнилась: три пары инициалов и даты 1973–1984; такая надпись была только одна, и говорила она явно о некоем обещании, но не данном, а нарушенном. Что это за одиннадцать лет? Продолжительность брака? Или жизни ребенка? Надпись, конечно, уже исчезла, когда Джоанна снова пришла на то место после прилива. И тогда она подумала еще, что, может быть, тот человек, что это написал, и ХОТЕЛ, чтобы море стерло написанные им цифры и буквы? Но сейчас само море, которое стирает все следы и все надписи, сделанные людьми, написало пеной какие-то слова на коричневом песке. И если она сумеет их прочесть, то ей, возможно, откроется некая премудрость, которая, впрочем, вполне может оказаться более глубокой и горькой, чем способен воспринять человек. Хочу ли я узнать, что пишет море? — подумала Джоанна, уже невольно читая написанный пеной текст.

Это была скорее некая клинопись, чем буквы алфавита, но надпись была сделана вполне разборчиво, и она, бредя вдоль этой надписи, читала: "Yes, esse hes hetu tokye to ossusess ekyes. Seham hute'u". (Когда она позже записала это на бумаге, то использовала апостроф для обозначения паузы или щелчка языком, точно в восклицании типа "Оп-па!".) Потом она снова перечитала написанное морем, вернувшись для этого на несколько метров назад, надпись осталась той же самой, так что она пошла дальше, потом снова вернулась и так несколько раз, чтобы как следует все запомнить. Вскоре, когда пузырьки пены стали лопаться, надпись начала съеживаться, подсыхать, меняя свой смысл; теперь она читалась так: "Yes, e hes etu kye to ossusess kye, ham te u". Она чувствовала, что это незначительное отличие, просто из первоначального текста выпало несколько символов. Она хорошо его запомнила. Вода, содержавшаяся в пене, впиталась в песок, и теперь написанные морем знаки превратились в подобие тончайших кружев, в едва ли читаемые точки и черточки. Скорее это действительно напоминало изящное рукоделие, и Джоанне даже пришла в голову мысль о том, что надо попробовать прочесть что-нибудь, написанное кружевами (или кроше?).

Придя домой, она сразу же записала «пенный» текст, и теперь уже не нужно было все время повторять его про себя, чтобы не забыть, а потом бросила взгляд на сделанную машиной «квакерскую» кружевную скатерть, которой был накрыт маленький круглый обеденный столик. Эту надпись прочесть оказалось нетрудно, однако она, как и следовало ожидать, была довольно скучной. Джоанна прочитала первую строчку сразу за кромкой, где говорилось: "pith wot pith wot pith wot"

(что означало примерно "суть ясна") и так без конца, возобновляясь через каждые тридцать стежков вместе с рисунком каймы.

А вот кружевной воротничок, который она купила в комиссионном магазине в Портленде — это, конечно, совсем другое дело. Воротничок был ручной работы, и надпись на нем была сделана от руки. Почерк был мелкий и очень ровный. Точно "спенсерова строфа", которую она изучала пятьдесят лет назад на первом курсе.

Надпись была вся в завитушках, однако читалась на удивление легко. "Моя душа должна уйти" — вот что было написано на кайме и повторялось много раз: "Моя душа должна уйти, моя душа должна уйти, моя душа должна уйти", а хрупкая паутина кружев внутри основного рисунка гласила: "сестра, сестра, сестра, зажги свет".

Но она не поняла, что именно должна сделать и как ей сделать это.

ФАННИ, 1899

Я сказала, что у нас с ней одинаковые имена. А она ответила, что раньше у нее было другое имя. Я спросила какое, но она ни за что не захотела его назвать и сказала: "Теперь я просто Индейская Фанни". А еще она рассказала, что это место называется Клэтсэнд и раньше здесь была деревня — там, повыше, где ручей протекает. Вторая деревня была еще выше — у родника, на Бретон-Хэд. И две деревни были на другом конце пляжа, примерно там, где Рек-Пойнт, и еще одна у Элтар-Рок. Там повсюду жили ее соплеменники. "Они все были из нашего племени", — сказала она. И все они умерли — от оспы, от чахотки, от венерических болезней. Умирали целыми деревнями. Все ее дети, например, умерли от оспы. Она говорила, что из всех жителей пяти деревень в живых остались только пять женщин.

Четыре стали продавать себя, чтобы не умереть с голоду, а она оказалась слишком стара для этого. И эти четыре женщины тоже вскоре заразились и умерли. "Но я-то ничем не заразилась, я никогда не болела". Глаза у нее, как у черепахи. За два четвертака я купила у нее маленькую корзиночку. Прелестная вещица! Всех своих детей она успела родить еще до того, как в этих местах поселились белые, и все ее дети умерли в один год.

И все ее соплеменники тоже умерли.

ВИРДЖИНИЯ, 1979

Сегодня, ближе к вечеру я хотела как следует прогуляться, дойти до Рек-Пойнт. Мне нужно было размяться, потому что весь день я писала. Я надела свой желтый плащ и вышла на улицу. Дул холодный зимний ветер.

Все отдыхающие наконец-то разъехались, и на пляже не было ни души. Штормами на берег вынесло огромное количество плавника и всякого мусора — прямо настоящий крепостной вал получился от Бретон-Хэд до Рек-Пойнт. И чего только не было в этой длинной куче выброшенного морем хлама: водоросли, плавник, сорванные с деревьев и сплетенные в колючие клубки ветки, перья морских птиц, куски белого, розового, голубого и оранжевого пластика, которые издали я приняла было за обломки ракушек, плотные «зерна» и отвратительные комки стиральных порошков, обрывки лесок, пластиковые пробки, комки черного смолистого масла — видимо, какая-то протечка, о которой, разумеется, все стараются молчать, или же просто какой-то танкер свои баки опорожнил. Все это выброшено морем на песок и покрыто желтоватой пеной, которая обычно остается на берегу после шторма.

Из тучи, нависшей надо мной, точно темная крыша, посыпался дождь, застучал по клеенчатому капюшону, который я накинула на голову, и этот громкий шум дождя, принесенного южным ветром, совершенно меня оглушил. Дождь был такой сильный, что я не могла поднять глаз и смотрела только себе под ноги — на мелкую воду, простыней расстилавшуюся по мокрому коричневому песку; порывы ветра морщили эту «простыню», оставляя на ее поверхности ямки, похожие на следы кошачьих лап, и миллионы дождевых капель молотили по ней, вливались в нее сверху, становились ею…

Я подняла голову, открыла рот и стала пить дождь. А он все усиливался и усиливался, струи были мощными и густыми, как прекрасные волосы, как пшеничное поле, и казалось, между струями просто нет места воздуху.

Если бы я свернула налево, к востоку, то могла бы, наверное, немного поднять лицо, смотреть вверх и видеть, как приходит дождь — не только как бы волнами, что я часто вижу из окон своего дома, но такими огромными белыми столбами, отделенными друг от друга пространством и похожими на очень высоких женщин в белых одеяниях, на величественных духов, спешащих быстрой чередой к северу и гонимых вдоль берега безжалостным ветром, но все же движущихся с достоинством, торжественно, точно некая священная процессия огромных и мрачных существ.