Хранительница книг из Аушвица - читать онлайн книгу. Автор: Антонио Итурбе cтр.№ 109

Начинаю вести себя так же, как мама...

Как будто приняла эстафету.

На следующий день доктор говорит ей, что они постараются побыстрее оформить все документы, чтобы она могла немедленно вернуться домой. Он ждал, что ее обрадует это известие, но Дита выслушала его, словно во сне.

«Вернуться? — думает она. — Куда?»

У нее нет родителей, нет дома, в довершение всего нет даже документа, удостоверяющего личность. Так есть ли где-нибудь такое место, куда ей можно вернуться?

В витрине универмага «Хедва», расположенного на улице На Пршикопе, отражается незнакомка: юная особа в длинном платье из синего сукна и скромной серой фетровой шляпке с лентой вокруг тульи. Дита внимательно ее разглядывает, но все еще не узнает. Пока что не может принять, что эта незнакомка — она сама, что это ее собственное отражение в витринном стекле.

В тот день, когда немцы вошли в Прагу, она была девятилетней девочкой, шагавшей по улице, уцепившись за мамину руку, а теперь она — одинокая девушка шестнадцати лет. Воспоминания о том, как гудела и дрожала земля Праги, когда через город шли немецкие танки, до сих пор вызывают содрогание. Все закончилось, но только не в ее голове. И не закончится никогда.

Послевоенная реальность, пришедшая вслед за шумно отпразднованными победой и завершением войны, вслед за балами, организованными союзническими войсками, вслед за помпезными речами, предстает ровно такой, какова она есть: немая, жесткая, без звуков фанфар. Духовые оркестры уехали, парады прошли, громкие речи отзвучали. Правда наступившего мира для нее — это страна, лежащая в руинах, где у нее нет ни родителей, ни братьев и сестер, ни дома, ни образования, ни собственности, за исключением выданных ей в пункте социальной помощи носильных вещей, ни какого бы то ни было иного способа выживания, кроме продовольственных карточек, которые она смогла получить после утомительного и запутанного бумажного разбирательства. Эту ночь, первую свою ночь в Праге, она проведет в приюте для репатриантов.

Единственное, что у нее осталось, — это листок бумаги с нацарапанным на нем адресом. Она уже столько раз смотрела на него, что выучила наизусть. Война меняет все.

Мир — тоже. Что теперь, после того как все закончилось, может оставаться от их с Маргит сестринства, зародившегося в концлагерях? Ведь тогда они думали, что сядут с мамой на поезд через день-два, но из-за маминой болезни отъезд был отложен на недели. За это время у Маргит могли появиться новые подруги, и, возможно, единственная ее цель сегодня — забыть обо всем произошедшем. Как Рене, которая поздоровалась с ней издалека, на ходу, будто желая как можно дальше отойти от любого контакта с собственным прошлым.

Адрес, написанный отцом Маргит, — это адрес каких-то их друзей не из евреев, с которыми у них уже много лет не было никаких связей. На самом деле, когда она с отцом уезжала из Берген-Бельзена, оба они тоже не слишком хорошо знали, куда едут, где и как будут жить в своей новой жизни. Они даже не знали, проживают ли их друзья по прежнему адресу после стольких лет войны и захотят ли о них вспомнить. Листочек все больше сминается в ее ладони, а строчка с адресом становится нечитаемой.

Дита бродит по северной части города в поисках записанного на бумажке адреса, спрашивая прохожих и стараясь следовать полученным от них указаниям, шагая по улицам, совершенно для нее незнакомым. Она уже не может ориентироваться в Праге. Город кажется ей огромным и запутанным, как лабиринт. Мир оказывается бескрайним, когда чувствуешь себя маленькой.

Наконец Дита оказывается на площади с тремя ломаными скамейками, о которой ей и говорили. Недалеко от нее находится дом под номером 16 по улице, название которой записано на бумажке. Она входит в парадную и звонит в квартиру «В» на первом этаже. Дверь открывает довольно грузная пани со светлыми волосами. Не еврейка; толстые еврейки — это теперь исчезнувшая раса.

— Прошу прощения, пани. Здесь живет пан Барнаш с дочерью Маргит?

— Нет, они здесь не живут. Они уехали из Праги, и довольно далеко.

Дита кивает. Ей не в чем их упрекнуть. Они, наверное, подождали ее несколько дней, но она так долго не ехала, что стало слишком поздно. Должно быть, начали новую жизнь где-то в другом месте. После всего того, что произошло, не только что страницу перевернуть, лучше всего — захлопнуть одну книгу и открыть другую.

— Да не стой ты в дверях, — говорит ей женщина, — проходи, угощу тебя пирогом — только что испекла.

— Нет, спасибо, не беспокойтесь. Меня ждут, правда. Семейные обязательства, знаете ли. Я пойду. Как-нибудь в другой раз...

Она разворачивается, собираясь как можно быстрее уйти и тоже начать все сначала. Но женщина окликает ее.

— Ты ведь Эдита... Эдита Адлерова.

Она останавливается, несмотря на уже поставленную на лестницу ногу.

— Вы знаете мое имя?

Та кивает.

— Я ждала тебя. У меня для тебя кое-что есть.

Женщина представляет девушку своему мужу, синеглазому мужчине с седыми волосами, все еще красивому в своем преклонном возрасте. Пани приносит гостье огромный кусок черничного пирога и конверт, на котором стоит ее имя.

Супруги так любезны, что Дита не стесняется открыть конверт в их присутствии. Внутри — адрес в городе Теплице, два билета на поезд и записка от Маргит, написанная аккуратным школьным почерком:

«Дорогая Дитинка, мы ждем вас в Теплице. Приезжайте немедленно. Крепкий поцелуй от твоей сестры... Маргит».

Кто-то, кто где-то тебя ждет, — это спичка, что загорается ночью посреди поля. Она, быть может, и не разгонит всей тьмы, но покажет дорогу, ведущую к дому.

Пока Дита ест пирог, супруги рассказывают, что пан Барнаш нашел работу в Теплице и перебрался туда вместе с дочерью. А еще говорят, что Маргит целыми вечерами рассказывала им о ней.

Прежде чем выехать в Теплице, Дите нужно выправить бумаги, как ей объяснили в Еврейском совете. Поэтому с утра пораньше она встает в длиннющую очередь, которая выстроилась к офису выдачи документов, удостоверяющих личность.

Часы ожидания, опять очередь. Но эта — не как в Аушвице, потому что здесь люди, ожидая, пока она подойдет, строят планы. И здесь тоже есть такие, кто сердится, даже гневается, как и в тех, других очередях, когда стояли по щиколотку в снегу с единственной целью — получить половник жидкой похлебки или хлебную корку. Люди раздражаются из-за того, что очередь движется слишком медленно, или из-за того, что им не все понятно разъяснили, или из-за большого числа документов, которые нужно заполнить. Дита про себя только улыбается. Когда люди начинают раздражаться по мелочам — это означает, что жизнь возвращается в свое русло.

Кто-то подходит к очереди и встает прямо за ней. Искоса заглянув за свое плечо, она понимает, что лицо этого человека ей знакомо. Один из молодых преподавателей семейного лагеря. Он, кажется, тоже не ожидал встретить ее здесь.