– Дома у вас не происходит ничего такого, что вам бы хотелось со мною обсудить?
Морис улыбнулся. Очевидно было, на что она намекает.
– Я его не бью, если вы об этом, – сказал он. – Я мальчика никогда и пальцем не трогал.
– Я и не предполагала, что вы это делаете. И Дэниэл не бывал свидетелем какого бы то ни было насилия против женщин, так?
– Я вдовец, миссис Лейн, – сказал Морис. – Думал, вам это известно.
– Известно. Но верно ли я себе представляю, что мать Дэниэла скончалась много лет назад?
– Нет. Не верно.
– Вот как? – Директриса нахмурилась. – Но в вашем досье говорится, что…
– Моя покойная жена не была матерью Дэниэла, – объяснил он. – Дэниэла зачала суррогатная мать после того, как Идит умерла. Мне хотелось ребенка, но я не желал делить свою жизнь с женщиной, и поскольку моя карьера примерно в то время пошла на подъем, я сделал все, что мог, чтобы стать отцом.
– Понимаю, – произнесла миссис Лейн с таким видом, словно хотела извлечь каждую смачную деталь из предлагаемого, но не была уверена, допустимо ли расспрашивать или нет. – Это большое самоотречение, мистер Свифт.
– Нет, – ответил он, качая головой. – Отправься я в сиротский приют где-нибудь в Индии или Китае и спаси там младенца от жизни в нищете – вот это было бы самоотречение. Но я этого не сделал. Я заплатил женщине много денег, чтобы она выносила мне ребенка и отдала его в тот же миг, как он родится, а затем исчезла из наших жизней. То был совершенно эгоистический поступок – во многих смыслах, но я был счастлив его совершить.
Рот у миссис Лейн открылся и закрылся, как у рыбы.
– Стало быть, возвращаясь к вашему первоначальному вопросу, я предполагаю, что вы желаете знать, не остаются ли у меня ночевать подруги, а если да, не бью ли я их по лицу. Возможно, вы задаетесь вопросом, не сексуальный ли это у меня фетиш и не случилось ли Дэниэлу, к несчастью, зайти посреди ночи ко мне в спальню и обнаружить у меня в постели обнаженную женщину, а я ебу ее, всю связанную, сзади? Нет – вот каким будет ответ на все подобные расспросы. У меня нет подруг, и сыну своему я ничего подобного не показываю. С этим в своей жизни я покончил еще до того, как мы переехали в Нью-Йорк. Сейчас мне нужны только мое писательство и мой сын.
– Это должно быть… – Миссис Лейн поискала нужное слово. – Должно быть, вы очень любили свою жену, – произнесла она. – Чтобы после ее кончины отказаться от всех прочих женщин. К тому же вы такой… такой…
– Какой – такой? – спросил он, чуть улыбнувшись.
– Ну, вы… вас нельзя назвать непривлекательным мужчиной, мистер Свифт. Очевидно, я под этим ничего не имею в виду. Сама я счастливо замужем.
– Вы изрядно покраснели, – сказал он.
– Это от жары.
Морис вновь улыбнулся.
– Но разве вам не бывает одиноко? – спросила она, подаваясь к нему.
– Нет. А вам что – бывает?
Лицо у миссис Лейн внезапно изменилось, и щеки у нее заалели еще ярче.
– Ну, то есть… нет, – произнесла она. – У меня… столько всяких занятий, что некогда, какое там… А у мистера Лейна свой бизнес и…
– Люди, похоже, считают, будто жизнь никчемна, если ее с кем-нибудь не делить, – вздохнув, сказал Морис. – Но почему так непременно должно быть? Я был женат, мне этот опыт знаком, и хотя определенно бывали времена, когда это приносило удовольствие, но столько же раз я желал остаться один, ни перед кем не отвечать, не отчитываться за всякое свое движение в течение дня. Когда скончалась Идит, я дал себе слово, что никогда больше не стану ни с кем связываться. Если честно, женщины мне не очень нравятся. Но не поймите меня неверно, я вам не какой-то трагический женоненавистник. Мужчин я тоже недолюбливаю. Я ненавистник равных возможностей, так сказать. А что касается секса – ну, он никогда меня толком не интересовал, даже когда я был молод. Честно говоря, я никогда не видел в нем особого смысла. И простите меня за нескромность, но я знаю, что хорош собою. Всю мою жизнь и мужчины, и женщины мною недвусмысленно интересовались. Но над этим я не властен. Просто родился таким. В конечном счете, это ничего не значит. Им запросто могло казаться, что у меня каменное сердце. Я б мог оказаться психопатом или социопатом. Не все чудовища выглядят, как Человек-слон, и не все, кто выглядит, как Человек-слон, – чудовища. Поэтому я просто не очень-то задумываюсь о сексе, хотя, как это ни странно, в моей работе он вполне присутствует. Вы читали какой-нибудь мой роман, миссис Лейн?
Директриса уставилась на него, едва соображая, что он задал ей прямой вопрос, и шумно сглотнула, а затем глянула в блокнот, лежавший перед ней, и дрожащими руками разгладила его страницы.
– Я читала ваш недавний, – ответила она. – Когда осознала, кто такой отец Дэниэла, я сходила в “Барнз-и-”…
– “Сломленные”.
– Да.
– Ну, в этом романе вообще очень мало секса, – признал Морис. – Но, опять-таки, если вы его прочли, вам это и так известно. Как бы то ни было… – Он улыбнулся, так громко хлопнув себя по коленям, что она вздрогнула. – Зря я так о себе распространяюсь. Меня послушаешь – так можно решить, будто консультации нужны мне, а не моему сыну.
Миссис Лейн ничего не ответила, и он получил удовольствие от того, в какой конфуз он ее вогнал. Утешало знать, что он по-прежнему располагает такой властью над людьми.
– Значит, это все? – спросил он, вставая. – Или вы еще что-то хотели со мной обсудить?
– Нет, – ответила миссис Лейн, не поднимаясь с места. – Нет, это все. Можете идти.
– Благодарю вас, – сказал он, чуть хохотнув от того, как она его отпустила.
– Я отправлю вам данные о психологе, которого рекомендует школа, по электронной почте, – произнесла она, когда он уже отвернулся. – И вы с мистером и миссис Делл после этого свяжетесь. Думаю, вы их сочтете весьма покладистыми. Поверьте мне, если уж Дэниэлу и необходимо было стукнуть какую-нибудь девочку, Юпитер для этого была, вероятно, наилучшей кандидаткой.
Открыв дверь, он улыбнулся, когда увидел маленького семилетнего мальчика, сидевшего снаружи на стуле; ноги у него болтались, а руки он сложил вместе, будто молился.
– Мне влетит? – спросил Дэниэл, поднимая лицо. И уже не впервые Мориса поразило, до чего же он пригож.
Домой к нему из редакции “Разсказа” доставили свежую подборку рукописей, и Морис нагромоздил их на кофейный столик. Всего их, казалось, штук двадцать – обычное количество, предназначенное для его оценки: стажеры проредили до этой пары десятков штук триста или около того, что поступали к ним в редакцию каждый месяц самотеком. Миновав этих безжалостных привратников, каждый такой рассказ – в теории – должен был выделяться чем-то особенным, и Морис читал их весьма разборчиво; обычно это занимало у него всю неделю – он извлекал из них самые остроумные и проницательные диалоги, самые изобретательные сюжетные линии и поразительные образы и переносил каждый в файл у себя в компьютере. Четыре или пять рассказов он отбирал и для публикации, конечно, но отвергнутым авторам отправлял письма от лица вымышленного сотрудника, в которых тот извинялся, что ввиду нехватки времени и из-за занятости работой над новым романом мистеру Свифту не представилась возможность лично прочесть поданную таким автором работу, – это важно было сделать на случай будущих потенциальных недоразумений, – но редакционная команда журнала “Разсказъ” их работу рассмотрела и решила, что в настоящее время она им не подходит. В общем и целом, рассуждал он, писатели будут довольны уже тем, что их писанину кто-то признал, а потому разочарование их утишится и они отложат этот свой текст навсегда, полагая, что он попросту недотягивает.