– Ничего.
– Ничего не может быть. У тебя такой вид, будто ты призрака увидел.
Очевидно, что-то было не так. Я огляделась и заметила пожилого мужчину, который пристально смотрел на нас – с таким лицом, каких раньше я и не видела. Казалось, в нем сочетались унижение, печаль и приятие – все сразу. Он приближался к нам медленно, опираясь на палку.
– Морис, – произнес он с сильным нью-йоркским выговором, дойдя до нашего столика. – Это же вы, правда?
– Здравствуйте, Дэш, – ответил ты, вставая и пожимая ему руку. – Давно не виделись.
– Всего лишь пять лет. Вы не сильно изменились. Стали чуть старше, конечно, но все равно по-прежнему привлекательны.
– Спасибо, – сказал ты, улыбнувшись, и стало ясно, что он не отойдет, поэтому ты пригласил его сесть с нами, что он и сделал, чуть меня потеснив, когда занимал место напротив тебя. Вы оба некоторое время посидели молча, просто глядя друг на друга, и когда пауза уже начала ощущаться неловкой, я представилась и он пожал мне руку, в свою очередь тоже назвав себя по имени. Конечно, имя это я узнала. Ни одной его книги я, правда, не читала, хотя давно собиралась, поскольку издавали его уже не один десяток лет, и репутация у него была хорошая.
– Вы где-то выступали вместе? – спросила я, переводя взгляд с одного на другого. – Так и познакомились?
– О нет, – ответил Дэш. – Морис ни за что не уступит сцену, особенно кому-то настолько ветхому, как я. Нет, мы познакомились много лет назад, когда он только еще пытался поставить ногу на лесенку. В Севилье это было – или где?
– В Мадриде, – сказал ты.
– Точно, в Мадриде. Эрих Акерманн получал какую-то награду, по-моему…
– То была не награда, – сказал ему ты. – Просто обед.
– Боже милостивый, вот так память! – воскликнул он, всплескивая руками, и я заметила густые пигментные пятна на обеих, от которых кожа потемнела. – Вы помните все так, будто это случилось вчера. Может, и не забыли, что мы тогда ели?
В ответ ты лишь улыбнулся, но не сказал ничего.
– Как бы там ни было, – продолжал он, – мы с Морисом встретились в тот день и крепко подружились. На какое-то время, во всяком случае. Он жил у меня в квартире в Нью-Йорке… сколько это было, год? Полтора?
– Меньше, – ответил ты. – В пределах десяти месяцев.
– Ну ладно. Препираться из-за пустяков мы не станем. Интересные то были дни, насколько мне помнится. Мы не разлучались – представляли собой довольно причудливую пару.
– Не вполне пару, – перебил его ты.
– Я знакомил его со всеми, кого имело смысл знать. Мы ужинали с миссис Астор
[43], выходные проводили с Эдмундом на Огненном острове, ездили на побережье Амальфи и ночевали там у Гора и Хауарда. Мы даже вместе смотрели игры “Реактивных”, точно?
– Но ты ж терпеть не можешь спорт! – сказала я, удивленно повернувшись к тебе.
– А вот я его люблю, – сказал он. – И Морис был… какое бы слово тут ловчее подобрать? Покладист. Очень покладистым был юношей. До определенного предела, конечно. – Он умолк на миг и глубоко вздохнул. – Но затем вышел его роман, и ему стало слишком уж некогда со мной возиться!
– Дело вовсе не в этом, – холодно произнес ты. – Мне пришлось много ездить, и…
– Я же говорю, вы были очень заняты. Вы когда-нибудь читали Эриха Акерманна, дорогая моя?
Я покачала головой.
– Я не читаю книг фашистов, – сказала я.
– Это почему же? Если их игнорировать, для чтения останется не так уж много чего. Все писатели – фашисты. Нам нравится контролировать высказывание, и мы сокрушаем всех, кто осмеливается с нами не соглашаться.
– Вы здесь на чтения? – спросил ты, не успела я возразить на это замечание.
– Да, у меня вышел новый роман. Вы не знали?
– Нет, как называется?
– “Дополнение к завещанию Агнес Фонтен”
[44].
– Простите, не слышал о нем.
– Он широко рецензировался.
Ты пожал плечами.
– Ну, я тогда точно возьму в фестивальной книжной лавке, а вы мне подпишете.
– Помню первый раз, когда подписал вам книгу, – произнес он, подаваясь вперед. – Дело было ранним утром в Нью-Йорке, и вы жили в гостинице с Эрихом – делали для него то, что вы там для него делали в те дни. Помните?
– Нет, – ответил ты.
– Ну а я – да. Я прочел вашу вторую книгу, кстати, – продолжал Дэш. – Как там она у вас называется? “Садовый сарай”?
– “Дом на дереве”.
– Не так хороша, как “Два немца”, правда? Интересно, как к ней отнесся бедный старик Эрих.
– Ну, к тому времени, как книга вышла, он уже умер, поэтому сомневаюсь, что он вообще к ней как-то отнесся.
– Разумеется, умер, – произнес американец. – Один в Берлине, да? Я где-то читал, что мертв он был неделю, прежде чем кто-то обнаружил его тело. Кто-то из соседей пожаловался на вонь. Какой грустный конец у блистательной карьеры.
– Мне казалось, вы его вовсе не ценили?
– С чего это вы взяли?
– Из сотен критических замечаний, которые вы отпускали о его работе, пока были с ним знакомы.
– Ой нет, – произнес он, похоже придя в ужас от подобного обвинения. – Я в высшей степени восхищался Эрихом. Его романы будут помнить, думаю. А скандал утихнет. Стихи тоже будут жить.
– Он всегда говорил, что они непродуманны.
– В этом он ошибался. Но опять-таки – ошибался он во многом, верно?
Не успел ты ответить, как к нам подошла юная фестивальная помощница и сказала, что проводит Дэша на его встречу с читателями. Он осторожно встал, долго приспосабливая свое тело к вертикали и стараясь половчее ухватиться за трость, после чего глянул на нас сверху вниз и улыбнулся.
– Ну, позже, возможно, увидимся, Морис, – сказал он.
– Маловероятно, – ответил ты. – После моего выступления мы первым же поездом возвращаемся в Лондон.
– Может, оно и к лучшему, – сказал он, после чего, отворачиваясь, помахал в воздухе рукой. – До свиданья, мальчик мой. Рискну предположить, мы никогда больше не встретимся.
Я смотрела ему вслед, пока он уходил, и меня разрывало между смехом и смятением.
– Сварливая старая свинья, – пробормотал ты. – Некогда он был в меня влюблен.
– Правда? – спросила я.