Вздыбленная Русь - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 56

По оконным стекольцам ударили редкие дождевые капли. Шуйский поднялся. Дождь шёл вперемежку с крупными снежными хлопьями. Они падали на землю тяжело и тут же таяли. Такая погода что-то напомнила Шуйскому. Он напряг память, вспомнил.

...Случилось это давно, в юности... Пир у Грозного... Застолье по возвращении из Данилова монастыря... На богомолье государь отбивал поклоны истово, ударял лбом о каменный пол. Из монастыря выбрались — лик у Ивана Васильевича бледный, глаза сатанинским огнём горят... Скакали улицами, пугая люд. Дождь со снегом не остудили неистового царя...

Ближние места за государевым столом заняли опричники. А на другой стороне бояре — по родовитости. Не столько едят, сколько дрожат, ровно пойманные зайчишки.

Ждут именитые, кому от государевой руки смерть принимать. Вдруг подходит к Василию Шуйскому государев любимец Малюта Скуратов, облапил голову ручищами, повернул к себе и, склонившись, оскалился в беззвучном смехе. Замерли бояре, побледнел Шуйский, а Малюта промолвил:

«Коварен, князюшко!»

Отпустил, вернулся на место.

У Василия лоб в испарине, слова не промолвит, но, видно, не Шуйскому готовился смертный час, А может, пожалел Малюта; Катерину, дочь свою, вознамерился отдать за Дмитрия, брата Василия.

Не успел Шуйский в себя прийти, как от царского стола старому князю Колычеву кубок подносят. Поклонился Колычев государю за честь великую, испил чашу до дна и тут же упал бездыханно, а Грозный голос возвысил:

«Видать, пьян старик, вынесите его во двор, освежите». И рот в ухмылке кривит.

Подскочили проворные опричники, выволокли мёртвого Колычева из палаты, под дождь и снег...

Долго смотрел Шуйский в оконце. Непогода унялась, капало с крыш. Омытые дождём, блестели еловые лапы. Низкие тучи цеплялись за колокольню Ивана Великого, рвались в клочья.

Василий Иванович вернулся, уселся в кресло. Потёр нос, вздохнул. Вчера напрасно прождал гонца, прибудет ли сегодня? А может, отошёл Жолкевский без боя и Дмитрий повёл ратников на Смоленск?

Шуйский ожидал вестей из Можайска, а явился гонец из Зарайска, от князя Пожарского.

Грамота Дмитрия Михайловича повергла Василия в уныние. Писал Пожарский: «Рязань и окрестные городки мятеж против Москвы подняли, а сам Прокопий Ляпунов с дворянским ополчением выступил на Зарайск».

Велел Шуйский воеводе Глебову немедля поспешать на подмогу Пожарскому.

Удержали Зарайск.

Голицыны себя высоко чтили и место своё в Думе знали, а потому как обиду восприняли, когда царь Иван Васильевич Грозный князей Мстиславских посадил выше их. Аль Голицыны не исправно служили отечеству? Сам Василий Васильевич воеводой смоленским отсидел, а в 1602 году, пожалованный Годуновым в бояре, был отправлен воеводой в Тобольск, но через год в Москву возвращён...

В тайных помыслах виделся Голицыну трон и он в царских одеяниях, со скипетром и державою, а в Грановитую палату робко вступают заморские послы с дорогими подарками. Тянут бояре шеи из стоячих воротников, ровно черепахи из панциря, взирают завистливо. А он, Голицын, с послами речи ведёт умные, достойные, не чета Шуйскому...

В последнее время мечта Василия Васильевича, казалось, вот-вот сбудется, вон и рязанцы на Шуйского поднялись. Царь Василий Иванович мечется, недруги отовсюду: от Смоленска Сигизмунд, из Калуги самозванец грозит, Прокопий Ляпунов из Рязани замахнулся. В самой Москве заговор зреет. Тушинские бояре Владислава на царство звали, да и в самой Москве есть их сторонники, однако Голицын убеждён: Москва королевича не примет.

Долго прикидывал Василий Васильевич, и так и этак повернёт, всё одно получалось: не сидеть Шуйскому на царстве. Но тут же иная мысль шевельнётся, от которой Голицына озноб пробирал: ну как удержится и тогда почнут крамольников пытать и казнить, а они возьмут да и назовут имя князя Голицына? Нет, надобно от бояр, какие Шуйским недовольны, до поры в стороне держаться. В самый раз захворать, а как скинут Ваську, тогда, даст бог, и пробьёт час его, Голицына...

Голицынская дворня по Москве слух понесла: захворал князь.

Покликали к Василию Васильевичу лекаря. Пощупал он князю живот, в горло заглянул, а уходя, налил из склянки травяного настоя...

Лежит Василий Васильевич, ни он ни к кому, ни к нему никто. Но однажды, поздним вечером, постучал в ворота старый монах из Чудова монастыря, что в Кремле. Впустили старца, он к князю запросился. Велел Голицын ввести монаха.

— Почто, Божий человек, меня, больного, тревожишь?

— Родом я, князь, из Рязани. Намедни довелось побывать в родных местах, с сестрой попрощаться, настал её час... Увидел меня Прокопий Ляпунов, просил грамоту передать тебе, князь.

Из-под полы рясы извлёк лист, передал Голицыну:

— Изволь, князь, покинуть тебя, ибо изустно ничего не сказано.

— Иди, брат, — кивнул Василий Васильевич и, как только монах вышел, принялся за письмо.

«...Кланяется тебе, князь Василий Васильевич, думный дворянин Прокопий сын Петров... А поднялись мы не супротив Москвы, а на Василия Шуйского, царя нам неугодного, ибо не защита он нам и не надежда... Хотим мы видеть государем мужа доброго и справедливого, какой нас, дворян, в обиду бы не давал... И просим тебя, князь Василий Васильевич, о том с другими боярами и князьями совет держать и с нами заедино быть...»

Голицын лист к свече поднёс, охватило пламя бумагу — и нет грамоты, лишь пепел на полу. Докажи теперь, о чём писал Ляпунов, да и было ли вообще какое письмо?

Келарю и летописцу Троице-Сергиева монастыря Авраамию Палицыну (обогатившему историю российскую своими воспоминаниями о Смутной поре и осаде лавры) в ночь после Рождества Христова, когда забирал лютый мороз и трещали деревья от холода, а в домах не гасили печи и дымы столбами подпирали московское небо, привиделся ангел, и говорил он Авраамию:

«...Изреки слово к сынам народа твоего... если я на какую-либо землю наведу меч, и народ той земли возьмёт из среды себя человека и поставит у себя стражем... И он, увидев меч, идущий на землю, затрубит в трубу и предостережёт народ...»

Пробудился келарь. Встал, не чувствуя холода, засветил лампаду, опустился на колени:

— Боже, к чему слова пророка Иезекииля ко мне, грешному?

Утром вызвал его митрополит Филарет. Пока Авраамий шёл в Кремль, всё гадал, зачем он понадобился митрополиту.

С виду неказист келарь, коренаст, сед, бородка жидкая, но из-под кустистых бровей на мир смотрели мудрые глаза.

Когда Сапега и Лисовский подступили к лавре, Авраамий был в Москве. Не единожды бил он челом Шуйскому, просил послать стрельцов в подмогу осаждённым, плакался, читал слёзные послания архимандрита Иоасафа думным боярам, искал у них поддержки...

В монастырской церкви шла утренняя служба. Послушник провёл Палицына в Филаретову келью. Горела лампада перед образами, на налое лежало Евангелие в кожаном переплёте. Бесшумно вошёл Филарет. На нём простая льняная ряса, нагрудный крест.