Бри смотрела на меня и, кажется, начала узнавать, потому что ее расширенные глаза заметались по моему лицу. Вдруг ее выражение смешалось, она обхватила меня руками за шею, прижалась лицом к моей груди и разразилась рыданиями. Ее плач совсем добил меня. Крепче прижав ее к себе, я вышел на лужайку перед своим домом.
Распахнув ногой дверь, я вошел в дом и, дойдя до дивана, опустился на него вместе с Бри, которая все еще так плакала у меня на руках, что моя майка промокла насквозь.
Я не знал, что делать, и продолжал держать ее, пока она плакала. Немного погодя я осознал, что качаю ее, прижимаясь губами к ее затылку, как делала моя мама, когда я ушибался или был чем-то расстроен.
Бри плакала очень долго, но наконец плач стал тише, и ее теплое дыхание у меня на груди стало менее резким.
– Я не сопротивлялась, – тихо сказала она через несколько минут.
Я отодвинул ее чуть дальше от себя, чтобы она могла увидеть мои вопрошающие глаза.
– Я не сопротивлялась, – повторила она, слегка тряся головой. – Я бы не боролась с ним, даже если бы он не убежал. – Она закрыла глаза, но через несколько секунд снова открыла их и поглядела на меня совершенно убито.
Я приподнял ее и переложил на диван, так, чтобы ее голова оказалась на подушке в другом конце. Мои руки затекли и ныли оттого, что я так долго держал ее, но мне было плевать. Я бы держал ее всю ночь, если бы думал, что ей от этого будет лучше.
Я впитывал ее всю, такую прекрасную даже сейчас, в ее страданиях. Ее длинные золотисто-русые волосы рассыпались свободной волной, а зеленые глаза блестели от слез.
– С кем не боролась, Бри?
– С человеком, который пытался меня изнасиловать, – показала она, и сердце замерло у меня в груди, прежде чем снова возобновить свой быстрый беспорядочный стук. – Это человек, который убил моего отца.
Я не знал, что и думать. И уж точно не знал, что сказать.
– Я не сопротивлялась, – повторила она. – Ни когда я увидела, как он приставил пистолет к голове папы, ни когда он пришел за мной. Отец сказал мне спрятаться, и я сделала это. Я не сопротивлялась, – повторила она, и ее лицо было полно стыда. – Может быть, я могла бы его спасти, – сказала она. – Он убил моего папу, а когда он пришел за мной, я все равно не боролась.
Я смотрел на нее, пытаясь понять. Наконец я ответил:
– Бри, ты боролась. Ты выжила. Ты боролась за жизнь. И выжила. Именно это тебе велел твой папа. Разве ты не сделала бы то же самое ради того, кого ты любишь?
Она моргнула, и что-то в выражении ее лица как-то смягчилось. Она не отводила глаз от моего лица. И что-то внутри меня как будто тоже освободилось – хотя я не мог бы понять, что именно.
Бри снова заплакала, но выражение ужаса в ее глазах, казалось, все же немного померкло. Я снова обхватил ее и прижал к себе, пока она плакала, но в этот раз не так отчаянно. Спустя немного времени я услышал, что ее дыхание стало ровным. Она уснула. Я снова уложил ее на диван, принес одеяло, укрыл ее и долго сидел рядом, просто глядя в окно на заходящее солнце.
Я думал о том, какие мы с Бри разные… и как мы похожи. Она несла в себе вину за то, что не боролась, когда думала, что должна была, а я носил шрам от того, что происходит, когда ты делаешь это. Каждый из нас вел себя по-разному в момент ужаса, но оба мы пострадали. Может быть, тут нет правых и виноватых, нет черного и белого, а только тысяча оттенков серого, когда дело доходит до боли и до того, за что каждый из нас считает себя в ответе.
Глава 14. Бри
Проснувшись, я открыла глаза. Я чувствовала, что они опухли. В комнате было полутемно, светил только маленький торшер в углу рядом с книжными полками. Я лежала на потрепанном кожаном диване, передо мной стоял старый деревянный кофейный столик. Занавески на окне были открыты, и было видно, что солнце совсем зашло.
Я откинула одеяло, которым была укрыта. Наверное, это сделал Арчер. Мое сердце сжалось. Арчер. Он позаботился обо мне. Он спас меня.
Я села и, несмотря на распухшие глаза и пятно на лбу, которое слегка ныло, если до него дотронуться, почувствовала себя отдохнувшей, и в целом неплохо. Это было удивительно, после того как я побыла диким животным, попавшим в сеть. Я очень примерно поняла, что произошло, когда Арчер освобождал меня. Почему там была ловушка? Я не была уверена, кажется, это было как-то связано с его дядей.
Господи, как я осрамилась. Теперь мне было стыдно. Но одновременно я испытывала облегчение. Мне было… легче? Когда я поняла, что меня несут, и заглянула в обеспокоенные глаза Арчера, я почувствовала себя в безопасности и наконец смогла заплакать.
Мои мысли прервались, когда я услышала у себя за спиной шаги Арчера, вернувшегося в комнату.
Я обернулась с неловкой улыбкой, чтобы поблагодарить его, но, увидев его, замерла. Господи Боже и все святые. Он убрал волосы назад, и он побрился.
И он был… прекрасен.
Я ахнула.
Нет, не прекрасен. В его чертах было достаточно мужества, добавляющего чуть-чуть резкости к тому, что без этого было бы совершенной мужской прелестью. Его челюсть была не резкой, а слегка квадратной, но не слишком. Губы были скорее широкими, чем пухлыми, прекрасного, нежного, розового цвета.
С убранными назад волосами и без растительности на лице я увидела, что его нос и глаза идеально подходили к остальным чертам лица. Зачем он вообще их прятал? Я догадывалась, что где-то подо всеми этими зарослями кроется красивое лицо, но чтобы настолько… Такого я даже вообразить не могла.
Едва я наконец собралась что-то сказать, он подошел поближе, и на свету я увидела шрам в основании шеи – розовый, яркий и неровный, – кое-где кожа была плоской, кое-где вздымалась буграми. Он резко выдавался на фоне таких красивых черт лица.
– Арчер, – выдохнула я, не в силах отвести глаз.
Он замер в своем движении, но ничего не сказал. Просто стоял тут, с неуверенным выражением лица и всего тела, застывшего в своей неподвижности. А я не могла ничего, кроме как смотреть на него, зачарованная его красотой. Что-то сжалось у меня внутри. Он даже не догадывался. Совсем.
– Иди сюда, – показала я, указывая на диван рядом с собой. Он обошел диван и сел с другой стороны, а я обернулась к нему.
Мои глаза скользили по его лицу.
– Почему ты это сделал?
Он помолчал какое-то время, глядя вниз и закусив нижнюю губу, прежде чем поднять руки и ответить.
– Не знаю. – На лице появилось задумчивое выражение, и он посмотрел мне в глаза, а потом продолжил: – Когда ты попала в ловушку, я не мог заговорить с тобой, чтобы успокоить. Ты не могла услышать меня… И я ничего не мог поделать. – Он снова на секунду посмотрел вниз и вновь на меня. – Но я хотел, чтобы ты меня видела. – Его лицо приняло уязвимое выражение. – И теперь ты можешь.