Бедабеда - читать онлайн книгу. Автор: Маша Трауб cтр.№ 60

– Настя, все сложно бывает в пятнадцать лет, и это – переходный возраст, а в сорок это называется «кризис среднего возраста». И то, и другое проходит. А если не проходит, то, извини, это опять ко мне на прием.

Настя вдруг начала хохотать, причем не как обычно, а искренне, от души. Так она смеялась разве что в детстве. Или так смеется Марьяша? Да, конечно, это ее смех – искренний, заливистый. Один в один. Людмила Никандровна вдруг поняла, что невольно путает дочь с внучкой.

Настя ведь росла настоящей букой. Нет ни одной фотографии, на которой бы она улыбалась или смеялась. Разве что в раннем детстве, рядом с бабой Нюсей. Стоило нянечке взять ее на руки, Настя расплывалась в счастливой улыбке.

– Ну что ты лыбишься? – ворчала баба Нюся. – Я же уже старая, не могу тебя тягать.

А потом Настя улыбаться перестала. Максимум – изображала кривую ухмылку. Людмила Никандровна, по натуре смешливая, да и в спортшколе не выживешь, если без юмора, удивлялась собственной дочери. «Очень серьезная девочка», – говорили окружающие, но Людмила Никандровна уже тогда понимала, что дело в другом. А в чем – так и не выяснила. Не было у Насти таких уж бед, которые бы отучили ее от естественной потребности человеческого организма смеяться. Марьяша же просыпалась с улыбкой, хохотала так, что могла описаться, очень любила, когда бабушка шутила.

– Ну пошути, пожалуйста, – просила внучка, и Людмила Никандровна придумывала историю, в которой Спящая красавица храпела во сне, а прекрасный принц не умел скакать на белом коне, а умел только на маленьком пони. Или волк из сказки про Красную Шапочку не съел бабушку, а заставил ее печь пирожки, налопался этих пирожков и чуть не лопнул.

– А пошути правду, – просила Марьяша, что означало: бабушка должна рассказать что-нибудь из своей жизни. Особенно Марьяшу завораживали рассказы про спортивные сборы и еду.

Людмила Никандровна рассказывала и не понимала, как могло пройти так много лет. Ведь ощущения, запахи, чувства все те же. И она еще Милка, а не Людмила Никандровна. И воспоминания свежи настолько, будто все случилось пусть не вечера, но не больше года назад.

Историю про то, как на сборах спортсмены передавали друг другу еду, Марьяша могла слушать до бесконечности. Даже сама подсказывала, что произошло дальше.

– Мы жили на верхнем этаже, под нами гимнастки, а еще ниже – хоккеисты. После отбоя начинался перестук, – в миллионный по счету раз рассказывала Людмила Никандровна.

– И ты три раза стучала мячом в стену, – подсказывала Марьяша.

– Да, а гимнастки стучали булавами. Другой звук получался.

– А хоккеисты – клюшкой! – продолжала Марьяша. – Тоже другой звук!

– Точно. Это означало, что мы можем передать друг другу еду. Сначала передавали на скрученных простынях. Но тренеры нас быстро раскусили. Потом на клюшках. Но до верхнего, нашего этажа, не хватало длины клюшки. Удобнее всего было передавать припасы и заначки на скакалке. Гимнастки скручивали несколько скакалок в одну длинную веревку, и мы наладили передачу. Хоккеистов хорошо кормили, даже пирожки им доставались – они же все здоровенные, крепкие. Но пирожки тут же съедали гимнастки. Они вообще за любую булку жизнь готовы были отдать. Зато нам «художницы» передавали яблоки – их сажали на диету и кормили вместо ужина яблоками. Так что на яблоки они вообще смотреть не могли. Ну а хоккеисты были всеядны – что ни передашь, все отлично.

– И вас ни разу не поймали? – восторгалась Марьяша, будто речь шла о приключении.

– Ловили, конечно. У гимнасток тренер даже скакалки иногда на ночь забирала, – смеялась Людмила Никандровна. – Но хоккеисты выручали. Они пластырем клюшки одну к другой догадались приматывать.

– А вы что делали? У вас же только мячи! Как вы еду передавали? – переживала Марьяша, которая с раннего детства считала, что все должно быть по справедливости.

– Мы не передавали! Мы давали условный знак! – торжественно, выдержав театральную паузу, объявляла Людмила Никандровна. – Тренеры ведь начинали обход с нашего, верхнего, этажа. И селился весь тренерский состав тоже на нашем этаже. Считалось, что за нами, волейболистками, следить не надо. Что мы не такие прекрасные, как «художницы», и проблем с кавалерами у нас не возникнет. Так что от наших ударов мячом в стену все зависело. Мы считались самыми главными. Один удар – обход начался. Два – тренеры спускаются. Три – разошлись по комнатам. Четыре – экстренная ситуация, когда еду нужно прятать.

В первый раз, когда Людмила Никандровна рассказывала внучке эту историю, Марьяша заплакала.

– Почему ты плачешь? Это же смешно! – удивилась Людмила Никандровна. – Ну представь, как спортсмены, каждый со своим предметом, стоят у стены и стучат.

– Жалко вас. Вы, бедные, голодные были. А почему не попросили еды? Тренеров боялись? – не могла успокоиться Марьяша.

– Да, тренеров мы боялись. Но ты же знаешь, иногда нельзя есть то, что хочется.

– Знаю, у меня из-за карамелек зуб заболел и пришлось вырывать, – согласилась девочка. – Больно не было, но очень обидно.

– Вот и у нас так – не больно, но обидно, когда из-за лишнего веса мы не могли бегать по площадке, а кто-то даже травму получал. Мы-то ладно, в команде играли, а «художницам» совсем тяжко становилось. У них взвешивания регулярные, за лишних двести граммов могли из команды выгнать.

– А почему нельзя есть?

– Ну а ты попробуй – поешь блинчиков, а потом попрыгай на скакалке или просто на месте.

– Я попробую.

Уже на следующее утро Марьяша, позавтракав блинчиками с медом, прыгала на скакалке.

– Бабушка, у меня блины в животе прыгают и чай булькает, – сообщила она.

– Вот, теперь ты понимаешь, каково это, – ответила Людмила Никандровна.

– Лучше не есть. Я попробую не есть, – сказала внучка.

И утром отказалась от еды и сразу принялась прыгать.

– Бабушка, у меня в животе так больно, как будто я внутри ножом порезалась, – доложила Марьяша.

– Да, так и у нас было.

Людмила Никандровна забывала, что разговаривает не сама с собой, а с внучкой, маленькой девочкой, которая, с одной стороны, многого не понимает, а с другой – понимает то, что вроде бы и не должна.

– Мы не столько есть хотели, сколько ждали этого вечера перестукиваний. Как игры, что ли.

Марьяша не понимала.

В следующий раз Людмила Никандровна собиралась рассказать внучке, как эти стуки она слышит до сих пор – остались в памяти навсегда. Как они стали частью ее жизни, возможно, самой счастливой. Три удара, которые заставляли сердце биться чаще. Есть, кстати, действительно хотелось сильно, Марьяша правильно описала ощущения – будто живот изнутри режет. Но стоило получить вожделенную чуть подсохшую булочку или заветренный бутерброд с сыром, как аппетит тут же пропадал. Наступали удивительное спокойствие, умиротворение и облегчение. Смертельно хотелось спать. А уже утром дожевать остатки булки, сунуть за щеку куски сахара-рафинада. Стуки, звуки, тайное общество, дружба, скрепленная скакалками, клюшками и мячами, – Людмила Никандровна вспоминала то время с грустью, тоской, радостью, болью. За эти вечерние минуты они, спортсмены-подростки, успевали пережить всю гамму чувств, включая опустошение, подобие катарсиса. И познанные в высшей точке или степени эмоции делали их сильнее, мудрее и, самое главное, счастливее. Мила была по-настоящему счастлива в тот момент, когда в окне появлялась клюшка, на которой болтался пакет с едой.