– Но он бросил нас, Юлия. Если отца нет, то его нет. Я не хотела понапрасну морочить тебе голову.
– И в результате заморочила еще больше.
– Он умер для тебя, понимаешь? Для себя я давно его похоронила, чтобы идти дальше.
– У тебя это получилось – тебе он не отец.
Я поставила миску перед котом.
– Не стоит переоценивать значение кровного родства. Настоящие родственники – те, кого мы выбираем себе сами.
– Нет. – Я посмотрела ей в глаза. – Семья – единственное, чего нам выбирать не дано.
– Но, Юлия, ты так не похожа на Винченцо. Он ничего не добился в жизни, конченый неудачник. А ты так многого достигла… Что у тебя с ним может быть общего?
Тут я подумала о наших долгах и о том, как непрочно благополучие. От успеха до падения в пропасть один неверный шаг, это дело случая. «Никогда не смотри вниз, только вперед», – так говорила мне мать на американских горках.
– И ты сожгла за собой мосты, да?
– Так было нужно. Мы должны были освободиться от этого, Юлия, ради тебя… И я никогда не мешала тебе идти своим путем.
Что правда, то правда. Здесь ей нужно отдать должное. Вот только в личной жизни мать стала для меня плохим примером.
Она достала из сумочки фотографию и протянула мне:
– Вот что я нашла. Помнишь ее?
Это был наш с отцом единственный снимок. Мать сняла нас вместе в тот день, когда мы виделись в первый и последний раз. Мне лет пять, а он только вышел из тюрьмы – о чем мать, конечно же, сказала мне много позже. А тогда я думала, что папа приехал «из Италии». Так она меня научила. Когда девочки в детском саду спрашивали, где мой папа, я отвечала, что в Италии, и тема была исчерпана. Италия – прекрасная страна, где много моря, солнца и пиццы. Это же здорово – иметь папу в Италии, пусть даже и неведомого! Итальянские папы ведь время от времени возвращаются.
И какой простор для детской фантазии! Я до сих пор помню тот день, когда мама пришла за мной в садик не одна. С ней был высокий мужчина с черными вьющимися волосами и в короткой кожаной куртке – мой отец. На зернистом, выцветшем снимке я сижу у него на плечах, запустив пальцы в его черные кудри. Счастливая, ни о чем не подозревающая пятилетняя малышка. Глаза у отца блестят, он весь такой подтянутый, спортивный. Харизматичный мужчина – возможно, чересчур серьезный для своих лет, но, безусловно, обаятельный. И как он смотрит в камеру! Сразу понятно, что фотограф – женщина. Отец одет по моде семидесятых: клетчатая рубаха с отложным воротником, кожаная куртка, клеши, короткие кожаные сапоги. На обратной стороне дата: 11 июля 1982 года. Если это действительно сын Винсента, рожденный в 1955 году, то здесь ему двадцать семь лет. И у него уже пятилетняя дочь!
Я не узнаю себя в этой пухленькой девочке на плечах незнакомого мужчины. Что осталось от того маленького существа, невинного и ничего не смыслящего в жизни? Когда сегодня я пытаюсь представить себе тот день в Олимпийском парке, то не могу отделить действительность от фантазий. Я не доверяю памяти. Прошлое ушло безвозвратно. Память о нем – работа нашего воображения, замешенного на эмоциях. А последние – самая ненадежная субстанция.
Возможно, этот день был совсем не таким и я все придумала, чтобы обрести хоть какую-то опору в прошлом. Но я хорошо помню его крепкие, жилистые руки и то, как высоко он поднимал меня. Я смеялась, запустив пальцы в его кудри. У отца были необыкновенно густые, упругие волосы – совсем не такие, как у матери. Помню, как визжала, когда он подкинул меня в воздух. Я кричала от радости, а он поймал меня и снова подкинул. Целовал, смеялся. Кружил, да так, что слетела туфелька. Мать никогда не делала ничего подобного. Я летала в невесомости, и все вокруг – прозрачное небо, воздух, тепло – было одно нескончаемое лето.
Отец подарил мне гоночный автомобиль из красного лакированного дерева. Помню, как стучало жесткое сиденье, когда я съезжала с горки. Должно быть, у меня остались синяки на мягком месте. Он бежал рядом и держал меня за руку, а внизу ждала мама, готовая поймать меня. Я запомнила, как сияли его глаза, сколько в них было любви. Единственное, чего я тогда хотела, – чтобы этот день никогда не кончался.
Потом были крики и кровь на полу, и я постаралась вычеркнуть это из памяти. В тот счастливейший и ужасный день я видела отца в последний раз. Он исчез вечером, навсегда. Вернулся в свою «Италию». Но, исчезнув из действительности, он прочно обосновался в моих фантазиях. А в этом мире отсутствующие реальней присутствующих. Часто именно их мы считаем важной частью своей жизни, ее невидимой стороной, той, что открывается в снах. Он приходил ко мне в образах. Сколько раз я пыталась представить себе дом, где живет отец. Я так замучила мать вопросами, что она в конце концов сказала мне, что он умер.
– Но то, что ты рассказывала мне про тот день, правда?
Я больше ей не верила.
– Да. Правда. Все.
Отец «разбушевался», так объяснила она мне позже, когда я выросла.
– Он избил меня на твоих глазах. Его не было пять лет. Увидел моего парня и обезумел от ярости.
Я помнила, как пришли полицейские и папа снова отбыл «за границу».
– Он всегда был таким? Вы ведь когда-то любили друг друга, расскажи.
– Он притягивал, но при этом… он был навроде бомбы замедленного действия.
– Что с ним случилось?
– Это было сложное время, Юлия… Тогда мы делали такие вещи, которые сегодня…
– Ты имеешь в виду терроризм?
– Мы вовсе не были РАФ
[34], но и далеко не голуби мира…
Таня не любила распространяться на эту тему. Зато у меня сохранились фотографии ее молодости, где она – дерзкая бунтарка с сигаретой во рту, в черном пуловере с высоким воротом и в джинсах раструбами.
В голову невольно приходили мысли о Патти Смит – женщине, которую обычно представляют в черно-белом цвете, как Дженис Джоплин прочно ассоциируется с пестрым цветочным орнаментом.
– Это поэтому он угодил в тюрьму?
Она кивнула.
– Он убил кого-нибудь?
Таня покачала головой.
– А о его матери ты что-нибудь знаешь?
– Это была щекотливая тема. Одно неосторожное слово – и он взрывался.
– Ее не было в живых, когда вы познакомились?
– Да.
– Когда это случилось?
– В семьдесят четвертом.
Я быстро подсчитала: Джульетте не было и сорока.
– Как она умерла?