Колдовские чары - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Карпушенко cтр.№ 47

— Нет, не глуп народ московский, совсем не глуп! — отвечал Кузьма. — Понял, из какого гнезда вылетают вороны сих клевет. На самом же деле о царевиче толкуют, что он уже в малые свои года проявляет и ум и свойства души отрока державного. Любят Димитрия в народе, оттого и говорят со слезами на глазах, что жаль будет, если Бориска или ядом, или ножом изведет его.

— Да неужели боярин осмелится такое злодейство учинить? — Константин изобразил негодование.

— Еще как станется с него! — отвечал Кузьма, принимаясь за цыпленка. — Или неизвестно, как он расправился с Иваном Петровичем Шуйским, который Псков от поляков да литовцев оборонил?

— Ну, и как же? — снова слукавил Константин, зная, что было уготовлено славному воеводе.

— А велел удавить его, вот как. И с царевичем расправится и глазом не моргнет, верь моему слову, Константин.

И разговоры эти бередили душу Кости и звали его в дорогу.

Второй болью, мучившей Константина, стало острое желание принять участие в битве с крымскими татарами. Те в количестве ста пятидесяти тысяч должны были подойти к Москве в следующем году. Правда, цифрам он не слишком-то доверял, но воинство у крымского хана все равно должно было оказаться внушительным.

Допустить погрома Москвы, происшедшего от татар при Грозном, когда погибли сотни тысяч горожан, Константин никак не мог. Правда, знал он, что такого и не будет: в страшной битве под Москвой русские в следующем году одержат верх. Но уверенность в том, что победа будет возможна лишь при его участии, не оставляла Костю, едва эта мысль поселилась в его голове. Тогда, в начале двадцать первого столетия, читая о событиях века шестнадцатого, он не мог вообразить, что кто-то из его времени, перенесясь на четыреста лет назад мог действенно влиять на события истории. Теперь же его перемещение во времени, «провал», пространственно-временная аномалия сделались фактом. Значит, он мог действовать активно, но при этом зная, что историческое событие изменить нельзя. В этом он убедился воочию, когда безуспешно пытался спасти короля французов Генриха Третьего из династии Валуа.

И еще одно желание жгло Константина. Сильно жгло. Не мог он примириться с мыслью, что, обладая огромными познаниями, опережающими познания времени, в котором он волею неведомых ему сил когда-то оказался, он будет до смерти прозябать в псковской глуши, вдалеке от водоворота событий, творившихся в Москве. В нынешнем, тысяча пятьсот девяностом году стукнуло Константину уже полвека. Полсотни прожитых лет, правда, мало сказались на силе его ума, да и на внешности. Был он высок и широкоплеч, узок в талии. Волосы его хоть и посеребрились слегка, но были густыми, как и прежде. Лысина так и не возникла.

Теперь он стриг волосы коротко, имел густую же, но тоже коротко стриженую бородку. Тонкий нос с небольшой горбинкой, большие черные глаза, смотревшие пронзительно и проницательно, завершали облик человека, которого многие считали колдуном. И не только жена Марфуша, прожившая с Костей четверть века, видела в нем по-прежнему симпатичного мужчину. Ходя по улицам Пскова, даже во время церковной службы в храмах, ловил невзначай Константин горячие взгляды женщин и девиц. Сам он смущался, замечая эти взгляды. Однако же Костя невольно испытывал чувство мужской гордости и говорил сам себе: «Да, долгий мужской век тебе отпущен Богом. Не воспользоваться ли этим даром? Не потешить ли свое тело не на ложе с уже постаревшей Марфушей, а с молодухой-боярышней или пригожей девицей-слобожанкой?»

Между прочим, такие сомнения говорили о том, что он все-таки постарел. Прежде, оказавшись в дальних странствиях, он и не думал соблюдать супружескую верность. Вот, к примеру, во Франции…

Теперь же что-то упрямое, идущее из глубин сознания, твердило Константину: «Брось, Костя, не балуй. Не для того тебе дана крепость тела. Разбазаришь, растранжиришь ее, валяясь на перинах с похотливыми бабенками! Потеряешь самого себя в этом суетливом, бесовском и мелком деле». Эх, вовсе не прежний «внутренний голос» ему слышался, а нечто совсем иное. Вот только понять этого Константин так и не мог.

И не отдалялся он от брачного ложа, не осквернял его, зная, что судьба уготовила ему другие утехи, ради которых нужно силы свои беречь.

Нужно было спешить, поэтому быстро, в два дня, на прекрасной голландской бумаге изготовил Константин чертеж своей кузни с водяным колесом. У самой воды хотел Константин устроить свою кузню, чтобы, сделав запруду в небольшой излучине реки, рядом с которой стоял дом его сына, пустить воду на колесо, чтобы оно вращало необходимые ему станки.

Итак, сделав чертежи, созвал к себе в дом Константин лучших плотников и столяров Пскова, все им растолковал, назначил старшего, чтобы тот набрал работников для строительства запруды. Он даже дал «серебряный» аванс (благо денег у Коси оставалось еще немало в том золоте, что было вручено ему королем испанским, да и серебро поступало от исцеленных больных). Сам же утром оседлал коня, на пояс прицепил саблю и отправился к Копорью. Тогда это был уже шведский городок.

Но хоть и владели им шведы, как и русскими Ямом и Ивангородом, потерянными в результате несчастной для России Ливонской войны, но русские купцы ездили туда беспрепятственно, чтобы сбыть свой товарец да прикупить шведского. Константин отправился к шведам за железом, которое было у них в продаже и качество имело отменное.

Всего-то два пуда железа и нужно было Константину, бывшему кузнецу из деревеньки Подковкино, принадлежавшей боярину Кручине Верхотрубину. Неподалеку от Пскова располагалась та деревня. Именно в той деревне, где обзавелся он и семьей, научился Константин ремеслу кузнечному, да еще и перенял у старого кузнеца Евсея, о котором (как и о множестве иных кузнецов) говорили, что он водился с чертом, способ, как ковать сталь такой крепости и красоты, что она не уступала азиатскому булату. Дело тут было вовсе не в черте: просто в свое время Евсей оказался полонянином, попал в далекую азиатскую страну, где стал сперва рабом, а потом кем-то вроде подмастерья у местного кузнеца. Вот откуда идет секрет булата.

Шведское железо нужно было Константину, чтобы превратить его в булат, а уж потом сделать из этой стали то, с чем можно было бы в Москву явиться — да не просто стать лишним в стольном граде человеком, а пробиться при помощи своих изделий на самую верхнюю ступень лестницы чинов. Он намеревался встать на один уровень с правителем страны, а, может быть, и заменить собою ненавистного народу Годунова. Конечно, при помощи Богдана совершить такое было легче, но отчего-то Костя того не хотел.

Недолго пробыл в Копорье Константин — через день поскакал он в Псков, везя в двух переметных сумах нужное ему количество железа. Когда вернулся, стройка уж началась. Но хозяин лишь приглядывал время от времени за тем, как идут работы. Сам он принялся за дело наиважнейшее — нужно было то найти, чем в шестнадцатом столетии еще не пользовались. Но, чтобы рассказать о том, что требовалось найти Константину, сообщим о том, что именно собрался изготовить Костя из железа, превращенного в булат.

Из чего стреляют московские стрельцы, Костя видел не раз. Он и сам имел пищаль, с которой ходил по лесам окрестным, когда была охота зайца подстрелить или глухаря. А такое для тогдашнего времени было совершенно немыслимо. Тяжелая, с грубым кованым стволом, с замком фитильным, пищаль была оружием своего века. Она долго заряжалась, стреляла криво из-за того, что пуля обычно в стволе болталась, притом — всего шагов на двести. Если враг шел тучей на стрельцов, то залп из пищалей мог быть вредоносным для неприятеля. Но такое случалось лишь потому, что стрелец, целясь в одного врага, мог случайно поразить того, кто был от него отделен тремя или четырьмя другими воинами. Целился в одного — попал в соседа! И пускай радуется, что оружие не разорвалось в его руках.