Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 94

Линии связи оказались перерезаны не целиком. Время от времени за линию фронта удавалось переправлять письма на воздушных шарах и доставлять их в Лондон по телеграфу. Однако во время осады было чрезвычайно трудно посылать письма в Париж. Так, 10 декабря Альфонс получил письмо от кузенов, датированное 21 октября; и лишь 3 февраля 1871 г., когда прибыл курьер из Нью-Корта с большой корзиной, переписка возобновилась. В сущности, парижане целых четыре мучительных месяца были предоставлены сами себе. Даже после перемирия 28 января вплоть до июня сообщение оставалось неустойчивым. Из-за того что переписка Ротшильдов во время осады Парижа прервалась, нам почти ничего не известно о том, что они пережили; но можно предположить, что и им пришлось терпеть холод, голод и страх, как и всем, кто оставался в осажденном городе. Когда в феврале из Лондона прибыла посылка с едой, Альфонс и его родные «радовались как дети всем чудесным вещам, которые вы нам послали». Необходимо подчеркнуть мстительность Бисмарка: он злорадствовал, представляя себе унижение Ротшильдов. 30 января, через два дня после того, как наконец было подписано перемирие, он позволил себе новые антиротшильдовские шутки. Услышав, что кто-то из Ротшильдов собирается покинуть Париж, Бисмарк предложил арестовать его как «вольного стрелка» (партизана). «Тогда прибежит Бляйхрёдер и падет ниц за все семейство Ротшильдов!» — воскликнул кузен Бисмарка. «А мы пошлем обоих в Париж, — усмехнулся Бисмарк, — где они смогут поохотиться с собаками…» Он имел в виду жалкое меню тех, кто был заперт в городе.

В связи с мирным договором возникает фундаментальный вопрос, которым чаще всего задаются историки, так как примерно то же самое повторилось почти полвека спустя, когда все перевернулось и побежденной стороной оказалась Германия. Были ли условия мира крайне суровыми? Еще один вопрос, который, правда, чаще задают о мире 1919 г., — правильно ли было сопротивляться таким условиям и продолжать сражаться, даже рискуя ввергнуть страну в революцию и гражданскую войну. Парадокс заключается в том, что территориальные требования — уступка Эльзаса и Лотарингии — были не лишены смысла: в конце концов, уступила же Австрия часть своей территории после поражений в 1859–1860 и 1866 гг.! Однако именно территориальные требования французы находили неприемлемыми. Зато гораздо более суровые денежные требования французы с самого начала готовы были принять! Конечно, как потом стало понятно, Гамбетта напрасно улетел из Парижа на воздушном шаре и начал собирать народное ополчение; хотя новые войска все же создали непредвиденные трудности для прусских оккупантов, победить они никак не могли. Зато цена «отложенного» мира была очень высокой, в том числе с точки зрения внутренней стабильности. Условия же Пруссии действия Гамбетта нисколько не смягчили.

И все же любопытно провести сравнение с Веймарской республикой после 1919 г. в четырех отношениях. Такая параллель весьма показательна. Во-первых, тщетная попытка военного сопротивления Франции свела на нет или, по крайней мере, ослабила замысел «всадить нож в спину», который вынашивали парижские крайне левые после Седана. В 1871 г. уже никто не сомневался в том, что Франция разбита «на месте»; без вымысла о трусости республиканцев разрозненным правым фракциям было трудно объединиться. Во-вторых, скатывание Парижа в анархию и последующие репрессии Парижской коммуны летом 1871 г., возможно, оказались благотворными в том смысле, что многие избавились от призраков якобинства, бланкизма, прудонизма и марксизма: умеренные республиканцы объединились на почве общей неприязни к крайне левым, чего так и не произошло в Веймарской республике. В-третьих, продолжавшаяся оккупация больших частей Франции прусскими войсками после 1870 г. давала умеренным республиканцам стимул платить репарации, чего не было в Германии 1920-х гг.; Франция пыталась оккупировать территорию Германии после дефолта, вместо того чтобы оккупировать ее заранее, требуя выплат.

И наконец, что самое главное, решительная и искренняя попытка выплатить репарации после 1870 г. опиралась на чистосердечную поддержку со стороны европейского рынка капитала, возглавляемого домами Ротшильдов. В начале 1870-х гг. французы выплатили значительные суммы за свое поражение — по иронии судьбы, гораздо больше, чем они в свое время отказались платить за адекватную подготовку к войне. В награду финансовые рынки предоставили деньги, необходимые для быстрейшего перевода репарационных выплат по сравнительно низкой цене: проще говоря, тогда осуществили крупнейшую финансовую операцию века, которую вполне можно считать венцом достижений Ротшильдов. Германия же в 1920-е гг. всеми силами стремилась избежать выплаты репараций, что вылилось не только в гиперинфляцию, но и в массивное обесценивание валюты у иностранных кредиторов; рынки отреагировали тем, что больше не доверяли немецкому правительству, и последующее предложение выплачивать репарации небольшими порциями в течение долгого срока встретило решительный отказ. Третья республика продержалась семьдесят лет; Веймарская республика — меньше четырнадцати. Возможно, разгадка такого расхождения заключена в мире 1871 г.

Конечно, не следует забывать и о существенных различиях. Война 1870 г. была короткой и унесла гораздо меньше человеческих жизней и материальных ценностей, чем война 1914–1918 гг. Поэтому Франция начала платить репарации при более низком уровне государственного долга и гораздо менее серьезных финансовых и денежных проблемах. Несмотря на это, выплата контрибуции Германии остается одним из великих финансовых подвигов Нового времени ^[84]. В период с июня 1871 по сентябрь 1873 г. Франция выплатила Германии 4 млн 993 тысячи франков, около 8 % валового внутреннего продукта (ВВП) в первый год и 13 % — во второй. Эти цифры необходимо рассматривать в контексте тогдашнего государственного долга (который был гораздо выше, чем в 1815 г.). В процентах от ВВП французский государственный долг уже в 1869 г., до войны, составлял 44 % и 59 % в 1871 г., до того, как была выплачена большая доля контрибуции. Поэтому общее внутреннее и внешнее долговое бремя в 1871 г. находилось в границах 80 % от ВВП. Это приблизительно половина размера общего долгового бремени, которое несла Германия в 1921 г. (когда, наконец, с опозданием договорились о репарационных выплатах). С другой стороны, программа выплаты репараций Германией в 1920-е гг. должна была растянуться на десятилетия, чтобы ежегодное бремя обслуживания долга и амортизации в течение 1920-х гг. в среднем составляло менее 3 % ВВП. Для Франции выплата в среднем более чем по 10 % ВВП за два следующих друг за другом года стала поразительным достижением. Еще более поразительно то, что операцию осуществили при минимальном обесценивании обменного курса и минимальной внутренней инфляции. История того, как это было достигнуто, достойна того, чтобы рассказать ее подробно.

Ротшильды задумались о выплате Францией контрибуции уже в августе 1870 г. Как явствует из его писем, Майер Карл считал приемлемой цифру в 100 млн ф. ст., то есть около 2,5 млрд франков. Уже в ноябре Ансельм пытался придумать, как можно заплатить такую большую сумму. Он предложил Лайонелу: учитывая прецедент 1815 г., следует выпустить новые пятипроцентные рентные бумаги. Ансельм предвидел, что Ротшильды сыграют ту же роль, какую тогда играли Бэринги, роль посредников при переводе денег из Парижа в Берлин. По мнению Лайонела, такие планы были преждевременными, хотя они оказались весьма дальновидными. Бисмарк вспоминал, что Фавр во время их сентябрьской встречи упоминал о сумме в 5 млрд франков, хотя такая сумма должна была стать условием сохранения Эльзаса и Лотарингии в составе Франции. Немцы настаивали на передаче территорий, и переговоры снова приостановились, а война продолжилась. Возобновить работу, связанную с выплатой контрибуции, стало возможно лишь в феврале 1871 г.