Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 87

Однако такую осторожность не разделяли другие берлинские банкиры. «Берлинская биржа — главный рынок российских ценных бумаг, — в явном недоумении сообщал Майер Карл в мае 1868 г., — и публика почти ничего другого не покупает». Бляйхрёдер неутомимо продвигал идею о российском «Креди фонсье», который должен был стать копией Прусского ипотечного банка, созданного Ганземаном, Ротшильдом и Оппенгеймом. Кроме того, Бляйхрёдер и Ганземан проявляли гораздо больше, чем Ротшильды, энтузиазма по отношению к российским железным дорогам. Тогдашнюю ситуацию необходимо рассматривать в увязке с началом движения немецкого капитала на восток: в 1860-е гг. в Берлине и Гамбурге выдвигали ряд предложений о займах Швеции и Финляндии (которая, хотя и входила в состав Российской империи, имела собственный парламент и пользовалась значительной автономией). Континентальные Ротшильды если и принимали участие в подобных предприятиях, то довольно равнодушно — например, в 1867 г. взяли пакет в 5 % от ипотечного займа России на 50 млн рублей, но отказались от опциона, когда через два года выпустили больше таких облигаций, и после постоянно меняли точку зрения.

Учитывая их нежелание предоставлять займы России в 1863 г., любопытно, что именно лондонские Ротшильды были больше остальных убеждены в ценности операций с Россией. Натти критиковал Майера Карла за то, что тот так и не поехал в Москву в ходе неудачных переговоров 1869 г., и, видимо, по его наущению в декабре того же года Лондонский дом довел операцию до завершения. Выпуск российских пятипроцентных облигаций на 12 млн ф. ст. по 80 стал одной из самых претенциозных операций Ротшильдов того периода, как и ошеломляющий успех на всех рынках, где открыли подписку: в Париже и Берлине облигации разошлись со значительным превышением лимита подписки. Как заявлял Майер Карл, операция стала «решительно величайшим успехом последних дней, и правительству России следует быть особенно благодарным вам и не обращаться больше ни к кому другому, что, я надеюсь, привлечет к нам много других операций». В самом деле, тот выпуск стал первым из пяти успешных крупных российских выпусков облигаций в период до 1875 г. (всего на 62 млн ф. ст. по номиналу), хотя связь с Санкт-Петербургом по-прежнему оставалась довольно слабой.

Ротшильды хотели, чтобы правительство России ограничилось лишь такими выпусками облигаций и покончило с практикой гарантирования облигаций частных железнодорожных компаний, но достичь этого оказалось трудно, поскольку Бляйхрёдер и остальные охотно соглашались на прямые инвестиции в российские железные дороги. «Очень жаль, — не раз писал Майер Карл, — что русское правительство позволяет всем этим железным дорогам выпускать свои облигации, которые покупаются широкой публикой и портят наш рынок». Более того, уже в октябре 1870 г., когда Россия денонсировала договор 1856 г. о нейтральном статусе Черного моря, англо-русские отношения начали ухудшаться из-за восточного вопроса. Восстания на Балканах 1875 г. привели к новому отдалению Ротшильдов от России, несмотря на надежды, которые выражал Альфонс, когда они с Эдмондом годом ранее посетили Санкт-Петербург. До решающих финансовых преобразований, которые сблизили Францию, Россию и в конечном счете Англию, чтобы сдерживать новую Германию, оставалось еще более десяти лет.

Франко-прусская война 1870–1871 гг. на первый взгляд стала для Ротшильдов катастрофой. Впервые дома Ротшильдов очутились по разные стороны в большой европейской войне, которую они никак не могли предотвратить. В своих мемуарах сын Морица Гольдшмидта вспоминает, как Ансельм в 1870 г. обидчиво воскликнул: «Я не потерплю, если дело дойдет до войны! Я этого не потерплю, пусть даже это обойдется мне не в одну тысячу гульденов — я этого не потерплю!» И все же война началась. Парижские партнеры предпочли «остаться на своих постах» на улице Лаффита, даже когда прусская армия вторглась в столицу Франции: несмотря на то что они давно знали о неготовности Франции к войне и о роли режима Наполеона III в форсировании войны, Альфонс и Гюстав тем не менее отождествляли себя с la patrie (отчизной, то есть Францией). Они оказывали военной экономике Франции финансовую поддержку и стремились употребить свое влияние в Лондоне, чтобы способствовать успеху французской дипломатии. По крайней мере двое из младших французских Ротшильдов — Эдмонд, брат Альфонса и Гюстава, и сын Ната, Джеймс Эдуард, — служили в мобильной гвардии. В этой связи символической стала оккупация Ферьера прусской армией. Приезд туда Бисмарка и Вильгельма I в сентябре 1870 г. как будто знаменовал безоговорочное наступление новой эпохи, в которой финансовая власть Ротшильдов должна склониться перед прусскими «железом и кровью».

Тем временем Майер Карл во Франкфурте еще более недвусмысленно отождествлял себя с победоносной Пруссией, и не только с Пруссией, но и с новым Германским рейхом, провозглашенным после поражения Франции. И здесь его позиция была весьма символичной: Майера Карла выбрали одним из парламентеров, посланных от рейхстага Северогерманского союза, чтобы «отдать дань» королю Пруссии накануне его провозглашения «императором Вильгельмом» в Зеркальной галерее Версальского дворца. Впрочем, на саму церемонию Майер Карл не остался; на масштабном полотне Антона фон Вернера, посвященном этому событию, «Провозглашение Германской империи», среди ликующих солдат и государственных деятелей в форме нет Ротшильдов. В очередной раз казалось, будто Ротшильдов напугала новая и нарочито военная сила Германии.

Однако, пожалуй, самым поразительным аспектом поражения Франции — если не считать скорости, с какой ее разгромили, — была скорость, с какой было преодолено поражение. Какое-то время в 1870 г. казалось, будто крах бонапартистского режима ввергнет Францию — точнее, Париж — в революционный водоворот, сравнимый с 1792 или 1848 гг. Тщетные попытки республиканцев вроде Гамбетта продлить войну при помощи народного ополчения, казалось, подвергают риску все материальные достижения «буржуазного общества». Условия мира, которые были приняты в январе 1871 г., казались сокрушительными не только в территориальном — потеря Эльзаса и Лотарингии, — но и в финансовом смысле: контрибуция в 5 млрд франков. Все это вполне могло превратить Третью республику в Веймарскую республику XIX в. Вместо того резкое финансовое оздоровление помогло французам выплатить репарации досрочно, благодаря чему удалось покончить с немецкой оккупацией севера Франции в 1873 г. В том же году рухнули фондовые биржи в Вене и Берлине, ввергнув всю Центральную Европу в экономическую депрессию и породив сомнения относительно внутренней стабильности системы Бисмарка. Ротшильды сыграли решающую роль в финансовом реванше. В результате создается впечатление, что их власть в Париже — и в самой Европе — не уменьшилась, а, наоборот, увеличилась.