Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 66

Остается вопрос о том, в самом ли деле роковым камнем преткновения стало его требование о налоговых льготах для Ломбардской линии, как утверждали австрийцы. Поразмыслив, Джеймс пришел к выводу, что австрийцы решили воспользоваться его требованиями по Ломбардской линии как предлогом для того, что по сути стало политическим решением в пользу чисто французского займа. Есть основания полагать, что в своих выводах он был прав. Условия займа, предоставленного «Креди фонсье», были на самом деле гораздо хуже, чем те, что предусматривал Джеймс: конкурирующий консорциум купил облигации по номиналу примерно на 150 млн гульденов по фактической цене в 61,25, так что после выплаты комиссионных австрийское правительство получило всего 90 млн гульденов. Как говорил Джеймс, то был ростовщический процент, ведь на рынке австрийские облигации котировались по 70. Для сравнения, Ротшильды предлагали взять облигации за скромные 68, точнее, если учитывать в цене ломбардскую концессию, 67,1. Похоже, австрийские переговорщики решили обратиться к другим после намека Джеймса на возможную продажу Гольштейна и Венеции. Когда сотрудники австрийского посольства в Париже передали Францу Иосифу, что Джеймс считал предлагаемый заем условием признания Австрией Италии как королевства, император приписал на полях: «Об этом не может быть и речи». Возможно, помимо встречи Джеймса с Бисмарком подозрения австрийцев усиливало то, что лорд Джон Рассел также одобрял замысел продажи Венеции. Казалось, что заем, выпущенный чисто французским консорциумом с одобрения Наполеона и Друина, подразумевает меньше условий; более того, у Австрии как будто появлялась возможность привлечь Францию к оборонительному союзу против Пруссии и Италии. Когда Гольдшмидт услышал, что Бекке принял предложение «Креди фонсье», он пришел к выводу, что «в деле покупки Гольштейна сделать абсолютно ничего нельзя».

И все же в конечном счете главным стал отказ Австрии продавать как Гольштейн, так и Венецию — а не интриги Бисмарка и не частные требования Джеймса в связи с железными дорогами. Обычно в такой непримиримости винят старомодное габсбургское понятие чести, какое было свойственно Францу Иосифу (даже он сам позже называл австрийскую политику «очень почтенной, но очень глупой»). И все же стоит задаться вопросом, насколько глупым стал отказ продать Гольштейн и Венецию. Если 49 млн гульденов требовались только для того, чтобы удовлетворить кредиторов Австрии в период до февраля 1866 г., то сумма в 40 млн гульденов, предложенная Пруссией за Гольштейн, наверное, была «слишком мала». И вовсе не кажется неблагоразумным предложение Гольдшмидта, чтобы Пруссия подсластила пилюлю либо куском Силезии (сам Бисмарк думал о графстве Глац, или Кладском), либо маленьким анклавом Гогенцоллернов в Вюртемберге, родовом гнезде прусской королевской семьи. В конце концов, разве Виктор-Эммануил не уступил Франции свое родовое гнездо — Савойю? Может быть, прав был и Менсдорф, утверждавший, что распродажа многонациональной империи по частям создавала опасный прецедент, худший, чем риск лишиться спорных территорий силой оружия. По крайней мере, на войне оставался шанс на победу, пусть и слабый.

Мы никогда так сильно не злимся на других, как когда ошибаемся сами. Джеймс осознал: заговорив от имени Бисмарка о Гольштейне и Венеции, он, сам того не понимая, погубил то, что было бы полезной операцией для Ломбардской линии. Однако, когда он и его родственники снова принялись прорабатывать вопрос о дорогостоящих правах на их железную дорогу, они не винили себя. Хотя они вполне могли возложить вину на Австрию, они этого не сделали. Более того, уже 1 февраля 1866 г. начались переговоры о новых краткосрочных займах Вене. Ротшильды с необычной для них горячностью обвиняли во всем не Австрию, а Пруссию. Ради проформы Джеймс в ноябре послал Бисмарку ящик своего бургундского — в память о его визите в Ферьер; однако прошло много лет после неудачи с австрийским займом, прежде чем улучшилось мнение Ротшильдов о прусском министре-президенте. 16 января 1866 г. Майер Карл написал сердитое письмо из Франкфурта, которое можно считать почти призывом к оружию: «Состояние дел в этой части света день ото дня становится все сложнее, а поведение Пруссии принимает такой характер, о котором не значилось в анналах истории, и все придерживаются [того] мнения, что Пруссия заслуживает хорошего урока за скандальность, с какой она [так!] держится со всей Германией: ее поведение совершенно беспрецедентно, и бесполезно гадать, что может произойти или произойдет, но факт остается фактом: Германия в целом против политики правительства, чьим амбициозным взглядам необходимо положить конец».

Такие же чувства выражал и Лео, младший сын Лайонела, который учился в Кембридже: «Пруссаки кажутся совершенно бесчеловечными в том, что их ничем невозможно удовлетворить и что они по-прежнему стремятся погубить все малые государства». И Гольдшмидта в Вене все больше тревожила воинственность Бисмарка. Настроение Джеймса не улучшилось, когда прусский посол Гольц откровенно — хотя и явно не с санкции своего правительства — предупредил его, что война с Австрией вполне возможна, потому что «Австрия дала Пруссии отрицательный ответ по поводу Гольштейна, заявив, что она наотрез отказывается продавать свои права…». Для Альфонса Пруссия была «призраком на пиру»: он не надеялся на стабилизацию финансовых рынков, пока у власти оставался Бисмарк с его «политикой аннексий». Этим объясняется, почему Джеймс так враждебно отнесся к предложению, чтобы Ротшильды образовали синдикат и выкупили у правительства оставшиеся 80 тысяч акций линии Кельн — Минден за 20 млн талеров. 14 марта, после того, как к нему обратился помощник Бляйхрёдера Леман, и после двухчасовой беседы с Гольцем Джеймс отклонил это предложение.

Его отказ часто приводят в доказательство того, что общим принципом Ротшильдов было «не давать денег на войну»; в данном случае мифы и реальность более или менее соответствуют друг другу. На самом деле фраза, ставшая знаменитой, взята из письма за 1862 г.; но и в том конкретном случае Джеймс заявлял примерно то же самое. Как он писал племянникам в Лондон: «Я отказал помощнику Бляйхрёдера на том основании, что мы не можем давать деньги на войну. Только когда станет наверняка известно, что два правительства пришли к соглашению, мы посмотрим, что можно сделать». Джеймс не без оснований полагал, что положение Бисмарка серьезно ослаблено из-за постановления комиссии ландтага, по которому предыдущая операция, связанная с железной дорогой Кельн — Минден, признавалась незаконной. Он считал, что у Пруссии начались подлинные финансовые затруднения. Джеймс, возможно, и проявил бы интерес, если бы Бисмарку понадобились 20 млн талеров для того, чтобы сделать новое предложение в связи с Гольштейном; но Гольц намекнул, что Бисмарк теперь настроен решить германский вопрос насильственным путем. С ним соглашался и Бляйхрёдер: по его осторожным расчетам, «если этому суждено случиться, разрыв [между Австрией и Пруссией] не начнется до апреля или мая». Учитывая все обстоятельства, покупка акций железной дороги Кельн — Минден не только противоречила бы недвусмысленной воле ландтага — не следует недооценивать отношения Ротшильдов к парламентским санкциям, — но также способствовала бы наращиванию военных приготовлений Пруссии. Ничего удивительного, что Бисмарк выбранил Гольца в письме от 13 марта за то, что тот в такой щекотливый момент раскрыл карты: «Мы желаем отложить полномасштабные приготовления к войне, чтобы вначале провести необходимые финансовые операции, которые непременно застопорятся, когда из-за наращивания вооружений ситуация станет более напряженной. В этой связи я упомянул бы с глазу на глаз, что мы начали предварительные переговоры с Домом Ротшильдов… В том, что этот банкирский дом не рад перспективе войны и сделает все возможное, чтобы ей помешать, нет ничего удивительного… более того, могу сообщить вашему превосходительству: барон Ротшильд признался нашему агенту [Бляйхрёдеру], что еще несколько недель назад он не питал бы нерасположения к операции с Пруссией и что он, возможно, провел бы ее с подлинным удовольствием, но помешали… изменившиеся обстоятельства и особенно разговор, который состоялся у него с вашим превосходительством. Считаю своим долгом упомянуть этот факт, поскольку он доказывает, насколько осторожно следует вести дела с Ротшильдами».