Почему эти события не привели к кризису Ротшильдов параллельно с кризисом Бэрингов? Один из очевидных ответов на вопрос заключается в том, что в 1890–1893 гг. в абсолютном выражении Лондонский дом потерял «всего» около 740 тыс. ф. ст. Отчасти так получилось, потому что Ротшильды не держали у себя больших количеств бразильских облигаций: так, в 1886 г. бразильские облигации составляли всего 2,4 % суммарных активов Лондонского дома. Во-вторых, как уже упоминалось выше, Ротшильды сохраняли гораздо более высокое процентное соотношение капитала и обязательств, чем Бэринги: даже в низшей точке в тот период (1890) оно составляло 19,5 %. Поэтому они находились в лучшем положении для того, чтобы справляться с кризисами того рода, который случился в 1889 г. Наконец, что, возможно, самое очевидное, капитал Лондонского дома в 1890 г. составлял 5,9 млн ф. ст. по сравнению с 2,9 млн ф. ст. Бэрингов, не говоря уже о капитале других домов Ротшильдов. Поэтому и понесенные ими убытки оказались, в сравнении с Бэрингами, гораздо меньше.
Ротшильды не были Бэрингами; да и Бразилия не была Аргентиной. Несмотря на политическую нестабильность в десятилетие, последовавшее за 1889 г., правительство объявило мораторий на внешний долг лишь в 1898 г. Способность правительства обслуживать внешний долг до того времени удивляла Альфонса, хотя в этом не было ничего примечательного. По сравнению со многими другими государствами — крупными должниками того периода Бразилия выглядела довольно неплохо: даже на пике в 1898–1899 гг. общий государственный долг составлял всего 400 % от налоговых поступлений. Проценты и амортизация внешнего долга в целом поглощали сравнительно малую долю общих государственных расходов: средняя цифра в 10,5 % для периода 1890–1899 гг. заметно ниже, чем соответствующие цифры в других государствах-должниках. Более того, настоящие проблемы с долгом проявились лишь после стабилизации 1898–1900 гг. В 1890–1914 гг. Лондонский дом выпустил для бразильского государственного сектора облигаций на ошеломляющую сумму в 83 млн ф. ст. — и еще на 5,8 млн ф. ст. ценных бумаг для частного сектора. Вдобавок Натти и его братья глубоко увязли в параллельных чилийских долгах: в 1886–1914 гг. они выпустили чилийских облигаций на 33 млн ф. ст. Огромная масса долгов намного превосходила экономический рост, на который были способны эти страны, даже притом, что увеличился мировой спрос на их основные статьи экспорта (кофе и каучук в Бразилии, гуано и медь в Чили). В 1890–1913 гг. общий долг Бразилии (в фунтах стерлингов) вырос в 3,5 раза, в то время как реальный валовой внутренний продукт вырос всего в 2,7 раза. Более того, стремительный рост производства кофе в штате Сан-Паулу — между 1870 и 1900 гг. он увеличился в 4 раза — привел к кризису перепроизводства.
Конечно, Ротшильды обладали значительным финансовым рычагом давления на Бразилию. В 1898 г., когда правительство приостановило обслуживание по существующим облигациям, Лондонский дом фактически диктовал условия необходимой реструктуризации (которая по сути пролонгировала все выплаты в фонд погашения долга до 1911 г.). По образцу того, как происходило дело с Османской империей, для консолидации различных государственных облигаций Ротшильды разместили новый заем финансирования государственного долга, обеспеченный таможенными пошлинами и сборами. Правительство вынуждено было прибегнуть к жесткой программе экономии, которую довольно жестко продиктовали избранному президенту ди Кампус Салису в письме из Нью-Корта. Письмо было опубликовано в «Таймс» для всеобщего прочтения. Такая политика вела к стремительному удорожанию бразильской валюты (мильрейса) с 7/4 до 16 пенсов в 1913 г., что усугубило и без того острый кризис в кофейной промышленности: в то время как возрастали издержки Бразилии, цены на кофе на мировом рынке падали.
Однако и у контроля, который можно было осуществлять посредством такого «неофициального» империализма, имелись свои пределы. Во-первых, растущая конкуренция на международном рынке капитала неизбежно размывала контроль над внешними финансами Бразилии, которым Ротшильды пользовались почти весь XIX в. В 1906 г. положение Ротшильдов пошатнулось как в Чили (где конкуренцию им составляли Спейеры и «Дойче банк»), так и в Бразилии (Шрёдеры). В 1905 г., когда штат Сан-Паулу обратился к Ротшильдам за финансовой помощью для создания запасов кофе, которые, как надеялись власти, помогут остановить падение цен на главный продукт штата, Альфред наотрез отказался от схемы «ревальвации», назвав ее «искусственной и безумной спекуляцией», которая окончится катастрофой. Натти испытывал такие же сомнения относительно одновременной попытки федерального правительства регулировать обменный курс мильрейса по отношению к фунту стерлингов путем создания нового учреждения, Caixa de Conversão. Зато Шрёдеры и Клейнуорты собрали синдикат из торговцев кофе в Нью-Йорке, Гамбурге и Гавре и с осени 1906 до мая 1908 г. скупили не менее 8 миллионов мешков кофе — более половины ежегодного мирового потребления. Когда Шрёдеры пожелали заручиться поддержкой Натти в виде займа на 15 млн ф. ст., необходимых для ликвидации долгов синдиката в Сан-Паулу, Натти тут же ответил прямо: «Только не для этого проклятого мошенничества». Прояви он упорство в своем отказе, Шрёдеры оказались бы в опасном положении: без поддержки Ротшильдов они не получили бы гарантии со стороны бразильского федерального правительства, а без такой гарантии заем вполне мог потерпеть неудачу, и 1/6 часть капитала Шрёдеров осталась бы в виде долгов Сан-Паулу под обеспечение всего лишь кофейных бобов. Натти все же склонился к решению, которое можно назвать иезуитским: вместо того чтобы напрямую финансировать схему по ревальвации, он решил предоставить государственный заем Бразилии (пусть даже государство затем воспользовалось деньгами, чтобы заплатить за ревальвацию). Доставив Шрёдерам немало неприятных минут, он наконец согласился взять на себя долю займа, но его чутье не подвело: подобные схемы не ждал долгий успех. В 1910 г. конкуренция со стороны Индии вызвала резкое падение цен на каучук, которое не могли смягчить никакие запасы, в результате чего Caixa de Conversão охватил обменный кризис. В результате кризиса обрушился и без того падающий рынок бразильских облигаций, и 94 % облигаций из займа на 11 млн ф. ст., выпущенного Ротшильдами в 1913 г., остались у андеррайтеров. В 1914 г., когда обговаривали условия нового займа, который должны были предоставить в обмен на иностранный контроль над Национальным банком Бразилии, в Европе разразилась война.
Неформальному империализму — по определению — в целом недоставало важнейшей санкции государственной интервенции. Совсем другое дело, как поняли французские инвесторы в 1888–1889 гг., вкладывать деньги в Панамский канал, чем в канал в Египте, где французское влияние было значительным, пусть даже и в конечном счете меньше, чем у Великобритании. Казалось, у Латинской Америки имелся выбор между американским контролем или отсутствием контроля вообще. Например, в 1895 г., когда казалось, что бразильское правительство задумало аннексировать Тринидад, Натти призывал главного личного секретаря Солсбери, Шомберга Макдоннелла, подать дипломатический протест с тем, чтобы Бразилия заявила о своих притязаниях третейскому суду. Макдоннелл передал Солсбери, «что все нужно для того, чтобы Ротшильды доказали… необходимость вывода войск… и что, если им удастся это осуществить, будет устранено главное препятствие на пути к третейскому суду… Нет сомнений, что Ротшильды на это способны; но они, естественно, хотят сделать все нашими руками». На практике это означало следующее: Натти должен был сам решить, посылать ли телеграмму на эту тему бразильскому министру финансов; что касалось правительства, Бразилия буквально была «делом Ротшильдов». Границы влияния британских банкиров начали обнаруживаться, когда не только Бразилия, но и Аргентина, и Чили начали тратить значительные суммы на свои военно-морские флоты. Несмотря на предупреждения о «финансовом крахе», оказалось невозможно остановить гонку вооружений в Латинской Америке — не в последнюю очередь потому, что получателями выгодных заказов оказались британские судостроители. Как находчиво заметил Натти, когда пытался обуздать строительство железных дорог в Бразилии, «подвергать сомнению политику правительства — всегда дело щекотливое».