Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 143

Не приходится сомневаться в том, что Ротшильды были прямо заинтересованы в британской оккупации Египта. Как говорил Гюстав, британское правление — хорошая новость для большинства (хотя и не для всех) держателей египетских облигаций, так как «очевидно, кредит Египта выиграет, если Англия понесет солидарную ответственность за внешние обязательства Египта» ^[177]. Дело было не только в этом. Благодаря английскому правлению Ротшильды могли смело выпустить новые облигации: после 1884 г. все египетские выпуски облигаций были фактически гарантированы Великобританией. В 1885–1893 гг. Лондонский, Парижский и Франкфуртский дома совместно провели четыре большие эмиссии египетских облигаций почти на 50 млн ф. ст. То, что этими выпусками занимались Ротшильды, в партнерстве с Бляйхрёдером и, в одном случае, с «Дисконто-гезельшафт», имело важное дипломатическое значение. В марте 1885 г. было решено, что первый из этих займов гарантируют все заинтересованные стороны, но Бисмарк поставил условием своей ратификации соглашения участие немецких банков — то есть Бляйхрёдера. Таким образом, отпала возможность выпустить облигации через Английский Банк (как было с облигациями для Индии и других колоний) и привело к очевидному решению, чтобы операцией занимались Ротшильды. Одной из первых задач Солсбери по формированию администрации меньшинства летом 1885 г. стала передача Английскому Банку известия, что он «поручает выпуск английской части займа банкирскому дому „Н. М. Ротшильд“, так как эта компания является одной из нескольких под тем же именем в Париже и Франкфурте и находится в таких же отношениях с банкирским домом Бляйхрёдера в Берлине».

Важнее любой гарантии был успех, с каким Ивлин Бэринг стабилизировал египетские финансы. Займы 1890 и 1893 гг. были конверсионными; их выпустили, чтобы снизить проценты по египетскому долгу. Египетские националисты напрасно пытались изобразить произошедшее как победу иностранных инвесторов над интересами Египта: при Бэринге имели место значительные инвестиции в инфраструктуру (железные дороги и, самое известное, Асуанская плотина, построенная в 1898–1904 гг.); однако абсолютное долговое бремя понизилось с пика в 106 млн ф. ст. в 1891 г. до 94 млн ф. ст. в 1913 г., а вместе с ним — и налогообложение на душу населения. Другими словами, в начале периода долговое бремя в десять раз превышало текущий доход; к концу периода превышение стало всего пятикратным. Британский финансовый контроль оказался таким строгим, что вскоре Ротшильды начали жаловаться, что их комиссионные по египетским делам сократились. Возможно, отчасти этим объясняется, почему после 1907 г., когда Бэринг покинул Египет, Ротшильды все больше уступали место Эрнесту Касселю. Правда, вероятнее всего, Натти боялся, что британский контроль скоро исчезнет перед лицом возрождающегося египетского национализма.

Самую большую цену за переход к официальному британскому контролю заплатили не держатели облигаций и не налогоплательщики, а внешняя политика Великобритании. В 1882–1922 гг. Великобритании пришлось не менее 66 раз обещать другим великим державам, что она покончит с оккупацией Египта, но все попытки изгнать Великобританию из Египта оканчивались неудачей из-за непримиримых противоречий других держав. В сентябре 1855 г. Натти попросили прощупать почву в Берлине относительно замысла Драммонда Волфа заменить в Египте британские войска турецкими. Герберт, сын Бисмарка, ответил от имени отца решительным отказом. Мысль о «нейтральном статусе Египта под опекой Великобритании», которая курсировала в 1887 г. в министерстве иностранных дел, также была обречена на неудачу; французы заставили султана отказаться. На практике учредили «завуалированный протекторат» (по выражению Милнера) и создали важный прецедент — о чем предупреждал Гладстон еще во время покупки акций Суэцкого канала.

В конечном счете ирония судьбы заключается в том, что одним из главных бенефициариев оказался не кто иной, как сам Гладстон. В конце 1875 г., возможно, еще до того, как его главный соперник купил акции Суэцкого канала, Гладстон приобрел по номиналу за 45 тысяч ф. ст. облигаций османского займа по египетской дани 1871 г. всего по 38. Как показал редактор его дневников, в 1878 г., когда проходил Берлинский конгресс, он добавил к ним еще на 5 тысяч ф. ст. облигаций (по номиналу); а в 1879 г. еще на 15 тысяч ф. ст. облигаций османского займа 1854 г., который также был обеспечен египетской данью. В 1882 г. египетские облигации составляли не менее 37 % его портфеля (51 500 ф. ст. по номиналу). Еще до военной оккупации Египта — приказ о которой отдал он сам — эти ценные бумаги оказались выгодной инвестицией: летом 1882 г. облигации 1871 г. подскочили с 38 до 57, а за год до того достигали даже 62. После оккупации Египта Великобританией ее премьер-министр получил еще больше прибыли: к декабрю 1882 г. облигации 1871 г. выросли до 82. К 1891 г. они достигли 97 — прирост капитала составил более 130 % от его первоначальной инвестиции в одном только 1875 г. Ничего удивительного, что однажды Гладстон назвал государственное банкротство Турции «величайшим из всех политических преступлений». Когда говорят о викторианском ханжестве, часто вспоминают подавляемое отношение Гладстона к сексу; но по-настоящему ханжеским было его отношение к имперским финансам. Он проявил поистине впечатляющее лицемерие, когда от имени правительства осудил покупку Дизраэли акций Суэцкого канала, хотя сам за кулисами провел одну из самых выгодных частных спекуляций за всю свою карьеру. «Восточный вопрос» стал в тот период одним из главных поводов для разрыва между Ротшильдами и Гладстоном; заманчиво предположить, что в основе разрыва лежали двойные стандарты Гладстона — столь резко контрастировавшие с романтическим преувеличением Дизраэли.

Не приходится сомневаться в том, что дебаты по поводу Египта и Турции в 1870-е гг. во многом отвратили Ротшильдов от Гладстона. Однако неверно предполагать, будто тогда произошел откровенный разрыв Ротшильдов с Либеральной партией или они перешли в стан консерваторов. Просматривается некий красивый символизм в том, что в 1876 г. Дизраэли зашел к Лайонелу в тот же день, когда Гладстон пил чай с Шарлоттой. Совпадение не было случайным. Через четыре года в письме другу и свойственнику, графу Розбери, Фердинанд рассказал о таком же случае: «Лорд Б[иконс]филд ^[178] по-прежнему у [Альфреда] — позавчера его должны были отвезти ужинать к Натти, когда к ужину пришел Гладстон, чтобы встретиться с герцогом Кембриджем (наедине)». До 1905 г. Ротшильды часто придерживались политики «вращающейся двери»; хотя членов семьи (особенно Натти) все больше и больше отождествляли с консерватизмом — точнее, с либерал-юнионизмом, — каналы связи со сторонниками Гладстона никогда не закрывались. И отношения с руководством консерваторов после Дизраэли не всегда были гармоничными. Политизация вопроса о еврейской иммиграции после 1900 г. служила целительным напоминанием, почему семья переметнулась к либералам.