Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 109

Однако — как будет показано ниже — нельзя однозначно сказать, что после 1878 г. дела у Ротшильдов действительно шли так плохо в смысле прибыли и капитала (конечно, цифры были недоступны современникам, не имевшим отношения к компании). Более того, продолжительная деятельность ключевых фигур — особенно Натти, Альфонса и Альберта — до некоторой степени компенсировала слабость таких партнеров, как Альфред, Фердинанд и Натаниэль. У партнеров, естественно, случались размолвки и даже ссоры; но в них не было ничего нового. Если проблема и существовала, то она заключалась в том, что в мире уже не было идеального соответствия для деятельности многонационального частного банка с штаб-квартирами в Лондоне, Париже, Франкфурте и Вене. В системе Ротшильдов и раньше возникали конфликты интересов между отдельными домами; но начиная с 1860-х гг. подобные конфликты все чаще обострялись и в конечном счете в начале 1900-х гг. привели к дезинтеграции системы партнерства. Хотя определенную роль в этом процессе играли личные факторы, все же в первую очередь к такому результату привела цепь экономических и политических событий, которые находились вне власти Ротшильдов: сегментация европейского рынка капитала, политические последствия войн 1859–1871 гг. и переориентация британских и французских зарубежных инвестиций на внеевропейские рынки.

Ротшильды по-прежнему поддерживали и формулировали теоретические положения своей системы. «Когда все четыре дома Ротшильдов действуют под собственными именами, — заявил Майер Карл в 1862 г., — они поистине не нуждаются в помощниках». Лучшим ответом на рост конкуренции, писал Альфонс год спустя, станет «новое укрепление связей, которые объединяют наши дома и связывают все наши силы общей нитью». «Мы должны держаться вместе, — объявил Джеймс в 1865 г., — но для этого каждый должен идти рука об руку с другим, чтобы быть уверенным, что нет различий между разными частями компании и что один дом поощряет другой и точно информирует его о своих операциях, и ни один, ни другой [дома] не стараются ничего выгадать для себя». Его завещание, наверное, стало последним проявлением прежней философии партнерства, которому такая философия досталась напрямую от Майера Амшеля. Однако и после его смерти сыновья и племянники продолжали утверждать, что прежняя система действует. В 1895 г. они снова повторяли любимую мантру. «Каждый дом делает то, что считает наилучшим, — писал Майер Карл, — но, с другой стороны, им известно, что все дома связаны между собой, и по этой причине ни один дом не приступит к операции, которая, насколько ему известно, идет вразрез с интересами одного из других домов».

Практика, однако, не всегда подтверждала их конфедеративные принципы. Судя по всему, первым очевидным признаком раскола стало одностороннее решение Адольфа в 1863 г. выйти из компании и закрыть Неаполитанский дом на том основании, что неаполитанский рынок «утратил свое значение». Это беспрецедентное событие потрясло Джеймса; на решение вопроса ушло несколько месяцев переговоров. Признаком нового подозрительного настроя послужило и то, что до окончательного урегулирования всех спорных вопросов Адольф потребовал три месяца на изучение гроссбухов других домов; он даже угрожал открыть новый, независимый банк, если ему не позволят поступить, как он хочет. Он добился своего. 22 сентября 1863 г. Адольф вышел из компании, забрав свою долю в размере 1 млн 593 тысяч 777 ф. ст., более или менее эквивалентную капиталу Неаполитанского дома (1 млн 328 тысяч 025 ф. ст.), который прекращал свою деятельность. Однако его попыткам продолжать дела в Италии в полунезависимой роли, очевидно, воспротивился Джеймс. Он поносил племянника, называя «никудышным» и «большим болваном»; как Джеймс признавался сыновьям, ему хотелось «послать его к дьяволу… но он не заслужил чести, чтобы писать ему». В особенную ярость Джеймс пришел, узнав, что Адольф намерен составить Парижскому дому конкуренцию на туринском рынке. Адольфа, отказавшегося от своего права по рождению, в семейном кругу предали анафеме, хотя внешне Джеймс старался умиротворить племянника, чтобы тот не перешел в лагерь «Креди мобилье». В конце концов Адольф отказался от окончательного разрыва. Он полностью отошел от дел, продал фамильную резиденцию в Неаполе и остаток жизни наслаждался своей коллекцией произведений искусства в Преньи.

Вторым признаком неприятностей стала растущая автономия Венского дома при Ансельме. Конечно, все началось еще до договора 1863 г. Когда Адольф объявил, что выходит из компании, Ансельм, судя по всему, решил покончить с технически подчиненной ролью Венского дома по отношению к Франкфурту, хотя семейный адвокат Райнганум посоветовал ему этого не делать (по существу, проблема заключалась в том, что у Ансельма имелась личная доля в 25 % в совокупном капитале компании, хотя сам Венский дом по-прежнему был гораздо меньше остальных). Такая диспропорция привела к значительному ухудшению отношений Ансельма с остальными членами семьи. В 1867 г. Джеймс «считал ассоциацию иллюзорной, учитывая новые взгляды, с какими наш дорогой дядюшка [Ансельм] к ней относится». Ансельм счел необходимым защищаться, обвинив Парижский дом в том, что он обращается с ним как с простым «агентом или корреспондентом». Дабы подкрепить свою точку зрения, он выплатил все непогашенные задолженности Венского дома Франкфуртскому на два года раньше срока, что усилило трения между ним и Майером Карлом. За этим в 1870 г. последовал такой же бухгалтерский «развод» между Лондоном и Веной.

Отношения между Парижским и другими домами также немного ухудшились, и не только из-за политических волнений 1870–1871 гг.

В феврале 1868 г. Нат почувствовал себя обязанным предупредить братьев в Лондоне, что «в тот день, когда вы придете к такому взаимопониманию [с другими сторонами] по вопросам, подлежащим урегулированию… публика сочтет… что наше долгое сотрудничество прервалось». Симптомом растущего отчуждения стала растущая скрытность парижских партнеров. Представители других ветвей семьи по-прежнему приезжали в Париж так же регулярно, как и раньше, — например, Энтони и Альфред посетили Париж в 1867 г., — но в конторе их не подпускали к важным делам; они просто следовали за Джеймсом с одной деловой встречи на другую или подписывали обычные письма. Подобный прием в 1871 г. произвел особенно отталкивающее впечатление на Фердинанда. «Поверьте, дорогой дядюшка, — писал он Лайонелу, — когда человек провел немного времени в Англии и привык к сердечным, дружеским и приятным отношениям „лондонской“ семьи, контраст, с каким сталкиваешься у парижских родственников, кажется особенно резким… Гюстав, похоже, смертельно боялся, что я раскрою какие-то его бюрократические секреты, и всякий раз, как я обращался к нему с вопросом… он отвечал очень уклончиво и не по существу».

Недоверие было взаимным: способы ведения дел Парижским домом также часто подвергались нападкам. «В Париже, — брюзжал Майер Карл в типичном письме в Нью-Корт, — намерены все прибрать к рукам, и особенно то, чего… они не понимают, а в результате им придется столкнуться с плохим управлением, и плоды наших усилий пожнут другие». Судя по всему, такие жалобы отчасти были вызваны завистью: Парижский дом рос гораздо быстрее других домов Ротшильдов. Когда Альфонс подвел баланс после смерти Джеймса, он «обрадовался» (хотя представители других домов испытали немалое смятение), обнаружив, что за предыдущие пять лет Парижский дом заработал «свыше четырех миллионов стерлингов». С другой стороны, тот факт, что результат потряс даже самих французских партнеров, позволяет сделать некоторые выводы о тех методах, какими Ротшильды вели бухгалтерию ^[123].