Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 108

И все же интересно понять, повлияли ли симптомы «упадка» на деятельность Ротшильдов как банкиров. Судя по отдельным примерам, повлияли. Когда амбициозный молодой банкир из Гамбурга Макс Варбург в 1890-е гг. приехал в Нью-Корт, где проходил стажировку, Альфред решительно заявил ему: «Джентльмена невозможно найти в конторе до одиннадцати, и он никогда не задерживается там позже четырех» ^[122]. По словам одного служащего, поступившего в банк Ротшильдов после Первой мировой войны, Лео обыкновенно приходил на работу в 11 утра, обедал в 13.30 и возвращался домой в 17.00; Альфред обычно приезжал в 14.00, обедал в 15.30–16.00, а остаток дня в основном спал на диване в комнате партнеров. Хотя Натти трудился гораздо усерднее, и он производил впечатление, будто работает лишь по принуждению. Когда его спрашивали, есть ли у него формула финансового успеха, Натти обыкновенно отвечал: «Да, быстро продавать». В подобном подходе иногда усматривали стремление избежать ненужного риска. Натти жаловался Розбери на то, что приходится оставаться в конторе, подобно «одинокому отшельнику», после окончания Лондонского сезона. Конкуренты стремились уничтожить Нью-Корт, как никогда раньше. Эдвард Бэринг как-то заметил: Ротшильды стали «такими безрассудными и ленивыми, что трудно добиться, чтобы операции под их руководством велись как положено. Они отказываются заниматься чем-то новым, да и умом и способностями не блещут». Эрнест Кассель, один из тех активных новичков, которые пришли в Сити в 1890-е гг., отзывался о них еще пренебрежительнее: в 1901 г. он заявил, что братья «совершенно бесполезны и не отличаются умом».

Конечно, у лондонских Ротшильдов имелся бесценный помощник в лице еще одного молодого выходца из Гамбурга, «всегда прилежного» Карла Мейера, который в 1880-е гг. стал одним из доверенных клерков. Судя по письмам Мейера к жене, за пределами комнаты партнеров дела в Нью-Корте по-прежнему развивались бурно. «С утра работаю как негр, — сообщал он ей в типичном письме середины 1880-х гг. — Его светлость [Натти] попросил меня пообедать с ним в отдельной столовой — так что можешь себе представить, как я работал… И снова я был чрезвычайно занят весь день и продолжу в том же духе, если хочу уехать в пятницу вечером. Но дело должно быть сделано… Почти ничего не могу тебе рассказать, кроме старой истории о том, что я едва могу держать перо, настолько занят я был весь день… Я в самом деле ужасно переутомился».

Мейер регулярно присутствовал на обедах партнеров не ради светской беседы, но потому, что за обедом, куда приглашались другие банкиры, брокеры и государственные служащие, происходил сбор важных сведений. Однако в 1890 г., когда он попросил, чтобы его повысили и назначили прокуристом (должность подразумевала жалованье в 6 тысяч ф. ст. в год, право подписи и отдельный кабинет), ему отказали. В 1897 г. Мейер подал в отставку. В Сити сплетничали: братьям казалось, что он «слишком вырос из своих ботинок». Он перешел на работу к Эрнесту Касселю.

Такое высокомерное отношение к служащим было широко распространено. В 1905 г. Карл Мейер услышал, что Альфред «стал еще невыносимее, чем раньше, и обращается с людьми, которые прослужили ему по 30 лет, как с мальчишками-посыльными». Биржевые брокеры тоже досадовали на дурное обращение. Как вспоминал Альфред Вагг из фирмы «Хелберт Вагг», «беседа с лордом Ротшильдом всегда проходила на удивление стремительно… Он входил, клал часы на стол и предупреждал, что будет слушать меня пять минут, или три, или даже меньше». В одном случае Натти спросил у брокера Фреда Криппса цену на акции Рио-Тинто. Услышав ответ, он сказал: «Вы ошиблись на четверть пункта». На это Криппс не без оснований возразил: «Зачем же вы меня спрашивали, если сами все знаете?» «В комнате, — вспоминал он, — воцарилось ужасное молчание. Я совершенно упал духом и, воспользовавшись подавленным молчанием, поспешно удалился». Такой же опыт был у Альфреда Вагга в 1912 г., когда он пришел сообщить Натти, что его компания должна покинуть фондовую биржу: «Придя в Нью-Корт, я попросил у лорда Ротшильда аудиенции наедине, и он вышел ко мне в маленькую комнату в тыльной части здания. Я дал ему письмо [в котором объяснялось удаление компании], условия которого не могли быть лучше. Он сел и внимательно прочел письмо. Затем он встал со словами: „Что ж, вы лучше знаете ваши дела“ — и вышел из комнаты. Ни слова добрых пожелания или сожаления, что придется прекратить столетнее тесное сотрудничество двух компаний».

Как мы увидим, Фред Криппс не слишком ошибся, когда назвал «аудиенцию» у Натти «квазикоролевской»: «Приходилось ждать в прихожей, прежде чем вас проводили к нему, а затем все шли гуськом, как в Букингемском дворце». Такие обычаи казались приглашенным устаревшими и непропорциональными сравнительному финансовому значению компании.

Сходные обвинения в самодовольстве в тот же период выдвигались против Французского дома. В 1875 г. Анри Жермен из банка «Лионский кредит» заметил, что Альфонс придает деловым вопросам «такое значение, какое не способствует успеху. Он никогда не выходит сам, а всегда ждет, когда к нему придут и найдут его». Палмаде считал, что к тому времени Ротшильды уже были «на спаде», уступив главенство во французской экономической жизни промышленникам вроде Шнейдера. В одном исследовании, опубликованном в 1914 г., высказывалась мысль: хотя фамилия Ротшильд продолжала фигурировать в крупных займах, выпущенных на французском рынке, на самом деле большинство новых облигаций размещали депозитные банки. Дом Ротшильдов сохранял свое «нравственное» влияние — особенно в тех делах, где большую роль играли дипломатические факторы, — но подлинная финансовая мощь Парижского дома, как считалось, приходит в упадок.

Доказательства в поддержку такой точки зрения можно найти в личной переписке партнеров: там часто повторяются жалобы на происки конкурентов, например. «Другие становятся миллионерами, — ворчал Майер Карл в 1869 г., — а публика… смеется над нашей постоянной глупостью».

«Дело в том, — мрачно продолжал он на следующий год, — что все эти ассоциации [то есть акционерные банки] настолько сильны и находят столь всеобщую поддержку, что они не хотят нашего участия [и] будут только рады, если мы предоставим все им, как и публику больше не волнуют имена, и она просто хочет прибыли… Бесполезно… думать, будто наше положение то же, что было 30 лет назад. Если мы не хотим остаться в полной изоляции, мы должны двигаться вместе со всеми, и я не сомневаюсь, что вы придерживаетесь такого же мнения, так как все эти банки пытаются противостоять нам, где только можно, и готовы на любые жертвы, лишь бы показать, что они так же сильны и влиятельны, как… и мы… Вы и понятия не имеете, как велика конкуренция и каким трудным становится наше положение рядом со всеми этими новыми банками, которые просто хотят показать, что они способны нас вытеснить».

Такое положение не было просто временной чертой эпохи грюндерства. В 1906 г. Натти яростно нападал — больше чем с намеком на зависть — на своего бывшего ученика «Варбурга из Гамбурга… похожего на лягушку из басни… Он раздулся от тщеславия и верит, будто способен управлять европейскими рынками… и старается принять участие… во всех крупных синдикатах». Время от времени в письмах по-прежнему проскальзывает самодовольство. «Я разделяю твое мнение, мой дорогой Альфред, — писал Альфонс в 1891 г., — и тоже не боюсь ни конкуренции, ни угроз министров финансов. Мы должны заниматься только операциями, которые нам подходят, на условиях, удобных нам». «Мы рады и дальше двигаться будничной рысцой, — писал Натти в 1906 г. (в письме, где он критиковал методы „Лионского кредита“), — и вполне довольны… Несомненно, Жермен был весьма способным администратором и необычайно хорошим организатором; но мы настолько старомодны, что считаем систему, с помощью которой он проводил свои операции, по сути порочной».